Тайна и ложь - [41]

10

Чон Сониль не очень одобрял умение старшей внучки Мёнсон танцевать. В ее живых и плавных движениях не было закрытости и сдержанности, что отличало танцующих женщин городка К. Мёнсон не училась где-то специально, но в танце она была похожа на мать, городскую женщину, и это не доставляло большого удовольствия Чон Сонилю. Девочка всегда представляла свою школу на конкурсах, выступая с сольным танцем, и чаще всего приезжала с наградой. Побывала Мёнсон и на большом конкурсе в административном центре провинции, где попалась на глаза танцовщице, члену жюри, которая посоветовала ей поступать в детскую танцевальную группу «Литл». На сцене Мёнсон превращалась в чаровницу, притягивая взоры всех зрителей, но когда спускалась со сцены, становилась другой. Необычайно застенчивая и настороженная по отношению к чужим, она не могла даже представить, что когда-нибудь расстанется с единственным на свете защитником — дедушкой. Всегда с опущенными глазами, осторожно и в то же время грациозно ступающая с таким видом, будто ее ничего не интересует, тихо идущая Мёнсон останавливалась, и в уголках ее губ распускалась улыбка лишь в те мгновения, когда она смотрела на дедушку. И на Ёнчжуна. Во всем ее облике определенно присутствовало что-то, не свойственное другим женщинам городка К.

Большинство женщин К. отличались громкими голосами и великодушием. Они были активней мужчин, и жизнь воспринимали такой, какой она есть на самом деле. Эти женщины не были сильны физически, поэтому от них исходило много очарования, и во всех делах, насколько хватало их желания, они показывали себя мастерицами. Понятливые, с сильными пальцами, они и готовили хорошо, и модниц среди них находилось немало. Они только усмехались в ответ на высказывания «Мужчины с юга, женщины с севера»[33] или «В городе Т. женщины едят много яблок, поэтому там много красавиц». Среди женщин городка К. худшей репутацией пользовались те, к кому относились слова «легкомысленная» или «ветреная», нежели «недогадливая» и «тупая». Парней для создания парочек всегда не хватало, поэтому они сами собирались в компании и гуляли. А еще женщинам К. нравилось делиться на группы. Но Мёнсон не присоединялась к ним. Всегда одна, немногословная, с большими кроткими глазами, по которым нельзя было узнать, о чем она думает, кроме тех минут, когда она танцевала. Каждый раз, слыша слабый тонкий голосок Мёнсон, жена старшего дяди подавала свой колючий, как шипы, голос: «Женщины, говорящие не ртом, а горлом, должны быть кокетками и себе на уме». Для тетки не могла быть плохой весть о том, что в поселок приехала музыкант, исполнительница классической народной музыки, несколько раз выдвигавшаяся в кандидаты на звание «Живое культурное достояние». Городок К. был ее родиной, поэтому она приехала с целью найти талантливых девочек и воспитать их для продолжения своего дела.

Музыкантом оказалась женщина средних лет. В течение двух дней, пока она под присмотром двух дам, называвшихся ее ученицами, проживала в местной гостинице у подножия моста, мамы или учительницы танцев за руку приводили к ней многих девочек из трех школ начального уровня и женской школы среднего уровня поселка К. Среди них была и Мёнсон, поступившая в том году в среднюю школу. Пока дамы проверяли девочек, другие претендентки ожидали своей очереди на деревянном настиле террасы перед закрытой входной дверью. Когда стало смеркаться, учительница, которая привела Мёнсон, сказала, что для привлечения внимания танец должен начинаться быстро, движения должны быть как можно более открытыми, и уехала. Вызвали последнюю девочку, стоявшую перед Мёнсон, и после этого довольно долго из комнаты не было слышно никаких звуков.

Мёнсон смотрела, как заходит солнце, сидя на крытой террасе, как внезапно из комнаты раздались звуки барабана чангу. Должно быть, начался экзамен. Уже смеркалось, и на двери таинственно проступили мерцающие тени девочки и барабана. Мёнсон невольно поднялась и начала танцевать в ритм звукам. Белая школьная блузка и темно-синяя плиссированная юбка мягко скользили над темным деревянным настилом, как вдруг немного закружились и двинулись в другую сторону. Колыхание длинно вытянутых рук, направление едва уловимого взгляда, переводимого вслед за движением плеча на кисть руки, и слабый свет на профили девочки. Ритм ускорялся, и вслед за ним, как волчок, крутились белые лодыжки Мёнсон. В этом страстном танце две заплетенные косы разлетались и разлетались в разные стороны, сталкиваясь друг с другом в воздухе, и когда ноги Мёнсон коснулись края террасы, готовые соскользнуть вниз, звуки чангу вдруг прекратились. Дверь резко открылась, раздался глухой голос дамы: «Что это за шум?», но в этот момент Мёнсон уже бежала со двора, касаясь земли босыми белыми ногами.

Ёнчжун был единственным, кто получил наслаждение от танца Мёнсон. Он ждал ее в доме старшего дяди, а когда стало смеркаться, пошел искать. Наконец он оказался перед гостиницей К., но войти не решился. А потом, припав к щели в воротах, он замер как вкопанный, не в силах даже вздохнуть. Проводив недоуменным взглядом промелькнувшую мимо него Мёнсон, Ёнчжун лишь спустя некоторое время, когда закрылись двери, смог найти оставленные под террасой туфли девочки. Мёнсон стояла в темноте почти на середине моста, не зная, что делать, и когда он положил ей под ноги туфли, лишь долго молча смотрела на них. Наконец она подняла голову, и когда его глаза встретились с ее большими растерянными глазами, у него нестерпимо заболело горло.