Тайна двух сфинксов - [19]

Какая-то быстро возникшая мысль заставила Нину вздрогнуть. Мысль была очень важная, но она мелькнула и исчезла. Что это было? Нина напрягла память, ее взгляд упал на белый листок с иероглифами.

Да, да, она вспоминает, важная мысль была связана именно с этим листком. Это что-то касающееся семиструнной лиры, нарисованной рядом с первым иероглифом.

— Семиструнная… семиструнная, — прошептала Нина. Кажется, это и было самым главным в промелькнувшей мысли. Но почему? Надо вспомнить все, что ей известно о лире. Лира имеет семь струн, настроенных диатонически — теноровые и басовые…

Нина почувствовала, как учащенно забилось сердце. Пальцы вновь пробежали по клавишам, пытаясь найти звуки, подобные звучанию струн лиры. А мысль продолжала лихорадочно работать:

«На папирусе рядом с определителем первого иероглифа нарисована лира. У лиры семь струн, а на папирусе иероглифы семи размеров. Не значит ли это, что лира — ключ к шифру? Надо только группировать иероглифы не по сходству в размерах, а соответственно строю лиры: семь иероглифов — от самого маленького до самого большого, снова семь в том же порядке и так далее…»

У Нины от волнения даже пот мелкими бусинками выступил на переносице. Она сорвалась с места и подбежала к телефону.

Надо тотчас же, немедленно сообщить об этом Виктору Петровичу! Но где его отыскать? Ведь он, кажется, сказал, что идет куда-то развлекаться? Не может быть! Уж она-то хорошо знает этого человека! Конечно, он и теперь сидит где-нибудь над своим папирусом…

И Нина уверенно набрала номер телефона того музея, где работал Виктор Петрович.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ О неожиданном предложении, тайне жреца Яхмеса, странном эксперименте, доброй ссоре и браслете

Окно комнаты выходило на бульвар. Там, напротив, горело и не могло сгореть неоновое название кинотеатра. Небо было сегодня особенно чистым, и где-то между крышей и редкими деревьями бульвара появились первые звезды. Они поджидали своих подруг, еще не успевших встать на свое узаконенное астрономами место, скучали и, наверное, завидовали ярким огням на шумных улицах большого — города.

Андрей, сидя у окна, читал какой-то научно-фантастический роман. Было скучно, и вспомнились слова из какого-то романа:

«…читал скучную книгу, уснул, во сне приснилось, что опять читаю, проснулся от скуки — и так три раза».

Он улыбнулся и отложил книгу. За стеной в комнате соседа зашипело радио и теперь напомнило шумящий самовар у Нины на даче.

Опять они долго не виделись… опять он сидел в лаборатории по восемнадцать часов в день. Но все же он доволен… Очень доволен, работа идет успешно.

Андрей вспомнил кролика, доведенного до состояния полного сухого анабиоза с помощью его нового метода. Это был первый. Когда он ожил, Андрей не мог удержаться, чтобы не поцеловать его в мокрый розовый носик.

Интересно было бы показать этого кролика Виктору Петровичу. Что-то делает сейчас этот чудесный человек?.. Когда это?.. Да месяца два тому назад… Виктор звонил ему. Голос был взволнованный и даже несколько растерянный. Он сообщил, что в саркофаге нашел еще один лист прекрасно сохранившегося папируса. Он уверен, что именно в нем есть что-то совершенно особенное, относящееся к этому Мересу.

Мысли Андрея прервал настойчивый звонок в коридоре. Он открыл дверь, и мимо него, легок на помине, промчался Виктор Петрович. Глаза его блестели каким-то новым, незнакомым Андрею огнем.

Он долго сидел в комнате под внимательным взглядом Андрея и комкал в руках носовой платок, стараясь успокоиться. Потом снял шляпу, уселся поудобнее в кресле, посмотрел в окно и сказал что-то совсем незначительное, кажется, о погоде. Андрей понял, что сейчас Виктор Петрович чем-то его огорошит. Но то, что он услышал, превзошло все ожидания. Виктор Петрович начал говорить, но, несмотря на внешнее спокойствие и даже на улыбку, голос его заметно дрожал:

— Вспомни, Андрей, ты когда-то заявил, что можешь зажечь искру жизни в моей мумии.

— У тебя неплохая память, — осторожно заметил Андрей, не зная, куда он клонит.

— Ну и как, ты не передумал?

— Ты же знаешь, что это была шутка. И, кстати, плохая шутка. Такое самобичевание тебя устраивает?

— Ошибаешься! — Виктор Петрович торжественно поднял палец. — Тогда-то ум у тебя работал острее, чем ты думаешь. Как твой опыт с кроликом?

— Опыт удачный.

— Так-с! — Виктор Петрович подался вперед, сощурил глаза и, придавая своему голосу внушительность, совершенно серьезно сказал:

— Ну, а если я предложу тебе оживить мумию?

— Теперь, кажется, шутишь ты?

— Нисколько. Я предлагаю оживить мумию, которой почти три с половиной тысячи лет. А?

Андрей пожал плечами и взял лежащую рядом книгу. Он перелистал несколько страниц, смотря куда-то в окно, и опять отложил ее.

— Странно, что ты, знаток Египта, так неудачно шутишь… Разве ты забыл, что я тоже ученый и, может быть, так же хорошо, как и ты, представляю себе египетский способ бальзамирования. Ведь перед бальзамированием удаляли мозг и все внутренние органы. Потом тело на семьдесят дней опускали в особый раствор из солей и смолистых веществ. Затем вынимали, просушивали, набивали душистыми травами и вновь пропитывали смолами. Как видишь, я тоже знаю, что мумия твоя давно превратилась в дубленую кожу. Так что шутка твоя не удалась.