Тайна аббата Соньера - [71]

— Еще немного, и тебя отправят на пенсию, — говорит он ей, гладя ее круп.

Беранже делает круг по деревне, на минуту останавливается у прорицателя, который делится с ним своими аморальными теориями по поводу женщин, потом присоединяется к Мари. Девушка суетится на кухне, готовя суп, откупоривая вино, потроша курицу кончиком ножа.

— Я все слышала, — бормочет вдруг Мари, опуская глаза.

— Ты теперь подслушиваешь под дверью? — удивляется Беранже.

— Когда он приходит… Только когда это он… Он желает вам зла. Я бы так хотела вас защитить!

— Тебе не кажется, что ты перепутала роли?

— Если бы вы меня любили так, как я вас люблю, вы бы поняли.

— Но я люблю тебя!

— Как другую?

— Какую другую?

— Ту, которой вы подарили кольцо за тринадцать тысяч пятьсот франков! — кричит она.

Она делает жест, чтобы сорвать со своей шеи колье, которое он привез ей из Парижа, это жалкое доказательство любви за четыреста двадцать франков, но, так как она ощущает жгучий взгляд своего любовника, ее решительность рассыпается в прах. Однако ей хватает еще силы добавить:

— Я не дура, вы знаете. Я знаю счет, особенно деление, и я очень хорошо вижу, что в результате стою приблизительно в тридцать два раза меньше, чем парижанка.

Потом слезы начинают течь по ее щекам. В самый трудный момент своего испытания Мари плачет. Она вдруг понимает, что существует причина, способная их разлучить, женщина, вероятно, богатая и красивая. Что может она против подобной соперницы, со своими деревянными башмаками, шерстяными чулками, заплатанными платьями, израненными крестьянскими руками, нехваткой культуры? Она заламывает свои пальцы, пытается спрятать их под грубый фартук, запачканный пятнами, но Беранже завладевает ими и подносит их к своим губам.

— Ты равная мне, — говорит он ей. — Более того, ты первая женщина, которую я любил. Ты первая в этом доме. Ты моя наследница. По возвращении из Парижа я сделал распоряжение у нотариуса, чтобы все отошло тебе после моей смерти.

— Это правда? — вскрикивает она.

— Бумаги лежат в книге, которая называется «Парменид» Платона. Ты хочешь, чтобы я за ними сходил?

Беранже целует ей обратную сторону кистей рук, потом запястья, там, где вены в форме греческой дельты теряются под бугорками Венеры и Луны.

Мари, не говоря ни слова, расслабляется и кладет свою щеку на его волосы, страстно пытаясь утопить в телесных ощущениях свою хрупкую радость и невыносимый вопрос, который этот диалог снова поднял в ее мозгу: «Да, он меня любит, но любит ли он меня так же, как другую?»

— Ты не хочешь ничего больше мне сказать? — спрашивает он у нее.

— Se cal levar[41], моя мать скоро придет. Я не хотела бы, чтобы она нас застала в таком виде…

— Ты знаешь…

— Не говорите больше.

— Ты права насчет Будэ, но он не самый опасный. Другие люди, может быть, прибудут сюда. Вот они несут в себе смерть.

— Они уже прибыли.

— Что ты говоришь?

— Чужаки явились в деревню во время вашего отсутствия и отправились к могиле, за которой вы мне приказали наблюдать.

— К могиле Бланшфор?

— Да.

— Почему мне об этом ничего не сказала?

— Я не хотела больше слышать ваши сумасбродные речи, слова Будэ и вашего друга-еврея. Я думала, что ваше путешествие в Париж окончится неудачей и со временем все вернется на круги своя. Вот почему я скрыла от вас правду. Я боюсь, Беранже.

— Этой ночью я спущусь в могилу.

— Я тоже!

— И не думай об этом!

— С того дня, как мои губы коснулись ваших губ, я поклялась, что пойду за вами всюду, куда вы пойдете. Даже в ад.

Мари крестится. Беранже продвигается между неподвижных белых форм могил, потом делает ей жест, как будто бы говоря ей подождать. Однако ей не хочется оставаться одной. И, как в плохом сне, что-то вроде тумана ползет вдоль склонов холмов. Мало-помалу дома, руины замка и церковь, кажется, сворачиваются клубком, кладбище словно стерли резинкой, только несколько палок крестов и ангел со сломанными крыльями плывут в воздухе в нескольких метрах от молодой женщины.

Стискивая зубы, Мари скользит от могилы к могиле. Она борется против болезненного сердцебиения, которое не проходит. Чего ей только не рассказывали про мертвецов, когда она была ребенком! Хорошо ли она соблюдала девятидневный молитвенный обет? Ей кажется, что усопшие слышат, как ее шаги издают хруст на снегу, и готовятся, чтобы явиться процессией в деревню, потому что она их разбудила. Не нужно видеть их, иначе она будет обречена умереть в текущем году.

— Я не хочу вам плохого, — говорит она совсем тихо. — Я Мари, Мари Денарно… Я с вами добра. Вспомните о вареных каштанах, которые я положила под перину в ночь, предшествующую вашему празднику. Пожалуйста, не показывайтесь!

Однако когда она оказывается около Беранже, ей не делается от этого более спокойно. При мысли, что ее любовник собирается осквернить могилу дамы д’Отпуль де Бланшфор, ее зубы начинают клацать. Душа умершей отомстит за тяжкое оскорбление, нанесенное памяти о ней.

— Что ты здесь делаешь? — восклицает Беранже. — Я тебе сказал, чтобы ты оставалась при входе на кладбище.

— Простите меня, я не могла больше оставаться одной.

— Ты правильно поступила, — отвечает он, смягчая свой голос. — Ты подержишь лампу.