От немыслимой скорости кружилась голова и захватывало дух!
Словно зачарованный Николай Рёшлауб не отрываясь смотрел в окно. Ритмичный грохот машины заглушал все прочие шумы. Не только шумы, но и разговоры окружающих перестали доходить до его слуха, настолько сильно был поглощен Рёшлауб этим новым, доселе невиданным способом передвижения. Чувствовался только запах угля, сжигаемого в топке паровой машины.
В растерянности он безуспешно пытался найти какую-либо точку опоры, на которой можно было, хотя бы на мгновение, задержать взор. Но, очевидно, поездка по железной дороге требовала более длительной адаптации зрительного аппарата. Спокойно наблюдать можно было только весьма удаленные предметы, видные на горизонте лишь как смутные, нечетко очерченные контуры. Но стоило перевести взгляд на близлежащие предметы, и созерцание их тотчас становилось невозможным, настолько быстро неслись они мимо окна. Это чудовищно, подумалось ему. Ведь видимые объекты были все же здесь. Да, они были здесь, но он не мог их различить, пролетая мимо со скоростью пятнадцать миль в час.
Утомившись, он отвел глаза от бешено несущегося мира и блуждающим взором обвел пассажирское отделение. Кажется, он единственный, кому была неприятна быстрая езда. Даже его внучка Тереза, сидевшая напротив, невозмутимо смотрела в окно, и, кажется, вид проносившегося мимо ландшафта доставлял ей удовольствие. При одном взгляде на нее у Николая Рёшлауба улучшилось настроение. Какое отдохновение! Теперь он понял, почему столь многие советовали ему не смотреть в окно во время поездки. Лицо его стало менее напряженным. Надо просто немного отдохнуть от созерцания быстрого движения.
Через некоторое время Тереза почувствовала его взгляд. Она восторженно заговорила, глядя на деда горящими глазами:
— Разве это не великолепно?
— Совершенно, — ответил он, — великолепно.
При этом он — непроизвольно — крепко ухватился руками за подлокотники полированного деревянного сиденья.
Нюрнберг давно исчез из вида. Еще несколько минут, и они будут в Фюрте. Со времени первого железнодорожного рейса, состоявшегося 7 декабря 1835 года, первоначальное возбуждение, связанное с паровозами, все же несколько улеглось — как-никак прошло уже девять месяцев, но, однако, было нечто особенное в том, чтобы отважиться на путешествие по первой немецкой железной дороге. Все места в вагонах были заняты.
Когда Николаю Рёшлаубу — в награду за выдающийся вклад в борьбу с последней вспышкой холеры — предложили железнодорожное путешествие из Нюрнберга в Фюрт, он сначала отказался. Не слишком ли он стар для такого приключения? А этот Нюрнберг? Прошло уже больше пятидесяти лет с тех пор, когда он — тогда еще совсем молодой врач — провел здесь несколько несчастливых месяцев. Правда, с этим городом у него связаны воспоминания, которыми он мог по праву гордиться. Именно там и тогда составил он свои первые эпидемиологические карты. Тогда его высмеяли и даже проявили враждебность к его нововведениям. Сегодня же ему воздают почести за те идеи, за которые тогда высокомерно издевались и насмехались над ним. Да, стоит ли в его семьдесят пять лет ради нескольких миль по железной дороге пересекать половину Германии?
Сияющий взгляд внучки — вот что в конце концов убедило его принять предложение. Семнадцатилетняя девушка была вне себя от радости, узнав о предложении. Как это волнительно! Воодушевление внучки передалось старику. Только ради нее отважился он на это путешествие, на эту авантюру. Она должна будет его сопровождать. Да, он был горд тем, что благодаря ему девушка сможет пережить столь прогрессивное приключение. Железная дорога! Теперь все только и говорят о ней. Разве не была его внучка воплощением того будущего, борьбе за которое он посвятил всю свою жизнь — борьбе за господство человека над силами природы, за победное шествие разума и науки?
Тереза снова отвернулась к окну — она не могла вдоволь насытиться зрелищем проносящихся мимо пейзажей.
— Нет, ты только посмотри, — весело крикнула она, — как шарахаются от поезда лошади на дороге.
Николай помедлил, но потом все же посмотрел в окно. Пугались не только лошади. Маленькие дети плакали от страха при виде проносящегося мимо паровоза, в то время как их матери и отцы кивали проезжающим.
— Почему они плачут? — то и дело спрашивала Тереза, краснея от радостного возбуждения.
— Их приводит в ужас грохот локомотива, — крикнул в ответ Николай. — Им страшно.
Тереза принялась кивать в ответ зевакам. Потом она приложила ко рту сложенные рупором ладони и выкрикнула во всю силу своих молодых легких:
— Не бойтесь. Все будет хорошо. Мы едем в новый мир!
Естественно, пешеходы за окнами поезда не могли из-за шума паровоза слышать восклицание девушки, но несколько молодых людей, словно подтверждая ее слова, подбросили вверх свои шляпы. Дети продолжали безутешно плакать.
Сияя, Тереза взглянула на деда и тут же озабоченно спросила:
— Что с тобой? Тебе нехорошо?
— Нет, нет, все в порядке, — поспешил он успокоить внучку. — Мне просто надо привыкнуть к такой скорости.
Он слегка приподнялся, потом снова сел.
