Книга, в которой исчез мир - [4]

— Конечно, конечно, — разочарованно произнес Николай. — Я понимаю, что не имею никакого права находиться здесь. Но это… это мое единственное желание, понимаете?

То выражение и манера, с которыми он сказал эти слова, должно быть, произвели впечатление на монахиню. Она внимательно посмотрела на Николая. На ее лице, сменяя друг друга, скользнули выражения скепсиса и восхищения. Тереза не знала, куда ей смотреть. Какая мучительная ситуация. Что они вообще здесь делают? Что происходит с ее дедом?

— Откуда вы приехали? — спросила наконец сестра.

— Из Гамбурга.

— До Гамбурга отсюда много дней пути. У вас были какие-то дела поблизости?

Он по-прежнему смотрел в пол. Разочарование было сильнее, чем он мог ожидать.

— Сестра Рахиль, вы, вероятно, не поймете меня, но я ищу встречи с Магдаленой уже много лет, я… Я никак не мог набраться мужества, чтобы приехать сюда.

Женщина едва заметно улыбнулась. Потом лицо ее вновь стало серьезным, и она заговорила:

— Вы не можете говорить с ней. И никто не может. Как и все молчальницы, она живет в полном безмолвии. Даже если бы вы сумели с ней встретиться, это принесло бы вам весьма мало пользы.

— Я не ищу никакой пользы для себя, — возразил он после недолгого молчания. Голос его был исполнен значения. — У меня есть только одно желание — один раз увидеть ее.

— Это невозможно.

Николай смиренно кивнул. Его охватила нерешительность, голова казалась пустой, и он не понимал, что еще он должен сказать. Но явственно осознавал он и то, что не может просто взять и уйти.

Тереза снова взяла его за руку, и на этот раз он не стал отказываться от ее дружеского прикосновения.

Прежде чем направиться к выходу, он спросил:

— Узнает ли она, что я был здесь и спрашивал о ней?

Поначалу сестра ничего не сказала, потом коротко кивнула.

— И если она захочет меня увидеть, сможет ли она на этом настаивать?

Последовала еще более долгая пауза. Затем сестра опять кивнула.

— Да, но это весьма маловероятно.

Николай снова нервно помял шляпу, а потом наконец протянул сестре руку.

— Благодарю вас, до свидания.

— Я провожу вас к выходу.

По усыпанной гравием дорожке они прошли к воротам. Ласковое осеннее солнце освещало окрашенные охрой камни обводной стены монастыря.

— Куда вы сейчас пойдете? — спросила сестра, когда они достигли ворот.

Тереза опередила деда.

— В Волькерсдорф, — быстро ответила она. — Мы должны сегодня же вечером вернуться в Нюрнберг.

Николай бросил на внучку раздраженный взгляд и возразил:

— Мы переночуем в Волькерсдорфе и завтра утром снова зайдем к вам. Ведь вы не откажете мне в этом, не так ли?

Повисло долгое неприятное молчание. Тереза покраснела от стыда и опустила глаза долу, что рассердило Николая, но он мысленно одернул себя. Девушка ничего не знала. Она так радовалась поездке по железной дороге и изысканности нюрнбергских магазинов. Она не имела ни малейшего понятия о том, что происходит с ее дедом. Но как он может сказать ей об этом?

— Очень маловероятно, что обстоятельства изменятся к завтрашнему утру, — ответила наконец сестра. — Конечно, вы можете, если хотите, прийти и завтра, прежде чем отбыть в обратный путь. Но не обольщайте себя несбыточными надеждами.

— Благодарю вас, — сказал он. — Вы были очень любезны.

Вскоре контуры монастыря скрылись за кронами густо растущих по обочине дороги деревьев. По полевой дороге они не спеша шли в Волькерсдорф. Тереза была разочарована и подавлена. Таким она никогда не видела своего любящего дедушку. Что с ним случилось? Он хочет здесь переночевать, а утром снова идти в этот монастырь? После этого случая она просто не знала, как к нему подступиться.

Николай оставался молчаливым и немногословным. Вечером, когда они ужинали на постоялом дворе, он говорил только в самых необходимых случаях и был очень рад, когда Тереза вскоре отправилась в свою комнату спать.

Его обуревало неуемное желание скорее остаться одному.

Примут ли его завтра утром? Как его встретят в монастыре? И почему, почему он так долго ждал? Весь вечер он просидел в гостиной. Хозяйские слуги не возражали против того, чтобы он сидел здесь, удобно устроившись у камина. Если он хочет, то может сидеть и читать здесь хоть всю ночь, шутливо заметил хозяин, дров хватит.

Еще некоторое время он слышал на лестнице шаги слуг, но потом все стихло. Раздавалось только потрескивание поленьев в камине.

На коленях лежала книга опального поэта. Он взял ее в руки, раскрыл и пробежал глазами первые строки недавно прочитанного абзаца. Непонятный страх, таинственное благоговение не позволяют нам писать дальше. Грудь наша полна ужасного сострадания…

Николай уставил взор в пламя.

Сострадание.

Свет разума.

Свет милости.

В ушах зазвучал голос Терезы.

Не бойтесь.

Не бойтесь…

ЧАСТЬ I

1

Великий кошачий мор 1780 года немного примирил его с судьбой. Николай Рёшлауб с большой пользой проводил ранние утренние часы перед долгим трудовым днем. На его столе лежали десятки замысловатых эскизов, большие листы пергамента, покрытые прямыми линиями, окружностями и эллипсами, поверх которых были во множестве разбросаны крохотные точки, терпеливо нанесенные Николаем с помощью чернил и гусиного пера. Изредка он отрывал голову от сложных рисунков. Тогда взор его упирался в мольберт, на раме которого была натянута большая карта Франконии. Рядом с мольбертом в стене мансарды было окно с зеленоватым стеклом, сквозь которое виднелся выделявшийся на фоне заснеженных крыш шпиль церкви Святого Зебальда. Однако Николай не проявлял никакого интереса к старейшему собору Нюрнберга. Впрочем, и к самому городу он был абсолютно равнодушен. Истина была здесь, перед ним, на бумаге, и именно она, а не звон колоколов, возвещавший о том, что скоро ему придется прерваться, заставляла сильно биться его сердце. Странная истина, открывающаяся необъяснимыми, но таинственно повторяющимися узорами. Пока следовало поостеречься и не говорить открыто об этом знании. Но никто не мог оспорить его тайное торжество — ни поп, ни князь, ни уж тем более завистливый придворный лекарь.