Мисс Крюи родилась в 1821 году. В возрасте двадцати лет, получив что-то вроде образования, она сделалась гувернанткой восьмилетней девочки по имени Марта Бонд. Минуло десять лет. Марта вышла в свет, а мисс Крюи — в отставку, искать кого-нибудь еще, кому нужна гувернантка. Марта стала супругой мистера Уильяма Харпера. Двенадцать месяцев спустя в их семье появился сын. Мальчика назвали Эдвардом. Шел 1853 год.
Когда Эдварду исполнилось шесть, на горизонте вновь возникла мисс Крюи. Через четыре года Эдвард отправился в школу, а мисс Крюи — в отставку, искать кого-нибудь еще, кому нужна гувернантка. Шел сорок третий год ее жизни.
По прошествии двенадцати лет миссис Харпер обрела покой, завещав мужу заботиться о мисс Крюи, которую незадолго до того сразила неизлечимая болезнь, исключавшая дальнейшие поиски кого-нибудь, кому нужна гувернантка.
Страстно любивший жену мистер Харпер поручил своему стряпчему выплачивать мисс Крюи пенсию в размере ста пятидесяти фунтов в год. Задумавшись сперва об оформлении пожизненной государственной пенсии, в дальнейшем он отринул эту мысль — столь плоха была мисс Крюи. Эдварду исполнилось двадцать два.
В 1888 мистер Харпер скоропостижно скончался. Каждый день на протяжении этих тринадцати лет он ждал вести о смерти мисс Крюи, но та не оправдала его надежд, так что он счел своим долгом передать ее под опеку Эдварда. Вот как он это сделал:
— Помни о старой карге, Эдди! Тебе придется приглядеть за ней. Плати ей столько же, сколько платил я, но, ради всего святого, не выкупай для нее государственной пенсии, не то и недели не пройдет, а она помрет у тебя на руках! — и вскоре престарелый джентльмен отошел в мир иной.
В тот год Эдвард справил тридцатипятилетие. По общему мнению, дни шестидесятисемилетней мисс Крюи были сочтены. Следуя совету отца, Эдвард не выкупал для нее государственной пенсии. Привычные сто пятьдесят фунтов перечислялись на ее банковский счет ежегодно — уже, однако, не стряпчими покойного мистера Харпера, но самим Эдвардом.
У Эдварда имелись особые соображения относительно того, как распорядиться своим немалым наследством. Соображения эти нельзя назвать толковыми. Первое из них заключалось в установлении единоличного контроля над всеми делами. Итак, стряпчим было поручено избавиться от всех закладных, акций британских железных дорог и прочих великолепных вложений, сделанных мистером Харпером, и передать всю наличность Эдварду. Наследник тратился и кутил, как только мог. Годовой доход его, как следствие, понизился за двенадцать лет с почти трех тысяч до четырехсот фунтов. Эдвард превратился в нищего.
Будучи хоть и дураком, а честным, он неукоснительно выплачивал мисс Крюи причитающиеся ей сто пятьдесят фунтов в год. Сам он, таким образом, оставался с двумястами пятьюдесятью фунтами. Этот грандиозный капитал Эдвард вложил в мексиканскую пивоварню, в которую безоговорочно верил. Вместе с тем ему пришло в голову, что он мог бы поправить свои дела, начав хоть сколько-то зарабатывать самостоятельно.
Все, чему он научился к сорока семи годам — плохонько рисовать акварелью. Преисполнившись терпения, Эдвард стал брать уроки у знакомого молодого художника. Тем временем мисс Крюи стукнуло семьдесят девять. Начался двадцатый век.
Ко всеобщему изумлению, Эдвард поразительно быстро осваивал искусство живописи. В самом деле, его нынешние рисунки совершенно не походили на прежнюю мерзость. Он отослал одну работу в королевскую академию. Работу приняли и продали, хотите — верьте, хотите — нет, за десять фунтов. Эдвард сделался художником.
Вскоре он стал выручать по тридцать-сорок фунтов в год. Потом сумма выросла до сотни фунтов. Потом — до двух сотен. А потом кто-то — не иначе, сам Прародитель Зла, так, шутки ради — спалил дотла мексиканскую пивоварню.
Случилось это весной девятьсот четырнадцатого, когда Эдварду был шестьдесят один год, а мисс Крюи — девяносто три. Выплатив пенсию мисс Крюи, Эдвард мог пошиковать на оставшиеся пятьдесят фунтов — рисунки его расходились по-прежнему бойко. Кое-какие деньги, на которые неженатый мужчина мог кое-как сводить концы с концами.
И тут разразилась война.
По сей день еще говорят, что осенью 1914 в Британии наступило царствие стариков. По всей стране молодые и трудоспособные исчезали с полей, уступая место взвалившим на себя бремя ведения сельского хозяйства отцам и дедам, которые подчас неплохо зарабатывали. В городах кто-то покидал кабинет и уходил на фронт сам, а кого-то забирали. Главы отделов держались за свои посты до последнего, но вот на смену им явились девушки. Сорокалетние оказались причислены к молодежи. Восьмидесятилетние выходили на работу и получали зарплату. Даже кинотеатры охотно принимали престарелых, одевали их в униформу и ставили на ступеньках при входе.
Эдвард, однако, был способен только рисовать недурные акварели. И вот рынок подобной продукции рухнул. Патриотически настроенная нация экономила на всем, чтобы отдать пять процентов дохода на военный заем. Люди перестали делать друг другу свадебные подарки в виде недорогих акварелей. Лишь мастера кисти, чьи картины рассматривались как выгодное капиталовложение, продолжали сбывать свои работы.
