В баре «У трясогузки» в настоящих лондонских трущобах — Уоппинге, — четверо мужчин и женщина обсуждали за кружкой пива болезни. Приятного в их беседе было мало, как, впрочем, и в самой компании. Тусклое освещение бара, казалось, подчеркивало тьму промозглого ноябрьского вечера за окном. Клубы сырого тумана, наползавшего снаружи, смешивались с торфяным дымом. Слой песка на полу превратился в грязевое болото под стать уличной слякоти. Накануне старушка, жившая на краю улицы, умерла от воспаления легких, тем самым дав обильную пищу для болтовни. На ее месте мог быть любой! Повсюду были микробы, жаждущие кого-нибудь свести в могилу. Проявления симптомов ждали каждую минуту. И утешение находилось лишь в теплом местечке среди друзей да пьяном забытьи.
В этом маленьком обществе выделялся Болдвин Медоус, головорез с желтым грубым скуластым лицом, испещренным шрамами от бесчисленных драк. Бывший матрос, бывший боксер, бывший грузчик — по общему убеждению, не побывал он разве что у волка в пасти. Чем он промышлял, не знал никто. Рядом с ним ерзал громадный темнокожий мужчина, известный как Гарри Джонс. Тут же сидел, ухмыляясь над кружкой, прыщавый молодой Агент. Серебряные перстни на пальцах придавали этому красавцу особенный шарм. У него не было ни другого имени, ни, что более всего примечательно, адреса, но он всегда готов был «уладить Ваши дела» и, судя по всему, процветал, при этом избегая прямого разговора о своем ремесле.
Мало по малу беседа приняла пикантный оборот. Причиной тому стало упоминание миссис Галкс о старой тетушке, которая умерла от отравления консервированным лобстером, а при жизни работала в корсетном магазине на Уич-стрит.[1] Стоило ей сказать об этом, как Агент, правым глазом следивший за потолком, а левым выглядывавший из-за кружки, обронил:
— Это что за Уич-стрит, мать?
— Батюшки! — воскликнула миссис Галкс. — Ты не знаешь, дружок? Молодой ты, значит, молодой. Ну, когда я была девчушкой, Уич-стрит знали все. Она была там, где теперь вымостили Кингсвей, вот.
Прочистив горло, Болдвин Медоус заявил:
— Уич-стрит соединяла Лонг-Экр с Веллингтон-стрит.
— Нет, нет, старина, — возразил мистер Галкс, всегда относившийся к многоопытному Медоусу с глубоким почтением. — Простите, но Уич-стрит шла узким переулком позади старого театра «Глобус» и мимо церкви.
— Я знаю, чего говорю! — прорычал Медоус.
Миссис Галкс нахмурилась и тонко прогнусавила:
— Эй, мистер Луж, вы тута все кругом знаите. Где была Уич-стрит, а?
Мистер Луж, хозяин заведения, оторвался от крана, который натирал.
— Уич-стрит? Дык канешна, знаю Уич-стрит. Проходил по ней с несколькими парнями — в Ковент-Гарден шли. Она отходила от Стрэнд, к востоку от Веллингтон-стрит.
— Нет, не так. Она шла вдоль Стрэнд, прежде чем выйдешь на Веллингтон.
Темнокожий оставался безучастным — все города и улицы были для него одинаковы, при условии, что располагали милыми его сердцу материальными благами, другие же спорили и все больше распалялись.
Прежде, чем было достигнуто соглашение, в бар вошли еще трое. Острый глаз Медоуса мгновенно распознал в них членов известного тогда «Клуба висельников». Каждый из них побывал в местах не столь отдаленных, но никто не отказывался от прибыльных занятий шантажом, запугиванием, воровством и прочих, не столь изощренных, развлечений. Их предводитель Бен Орминг отсидел семь лет за то, что прибил китайца в районе Ротерхайт.
«Клуб висельников» не пользовался популярностью в Уоппинге оттого, что хищничали они среди такой же голи. Когда Медоусу и Гарри Джонсу приходило в голову побуянить, они давали себе труд удалиться в куда более престижный Уэст-Энд. Не считая «Клуб Висельников» приличным обществом, эти двое все же уважали их как людей, связываться с которыми опасно.
После того, как Бен Орминг заказал всем троим пива, «висельники» склонились над стойкой и принялись приглушенно шептаться. Несомненно, что-то в клубе шло не лучшим образом. Гнусавый голос Миссис Галкс тем временем все отчетливее выделялся в общем гуле бара. Внезапно ее внимание привлек новый посетитель.
— Бен, ты, старый чертяка! Мы тута вот спорим…Где была Уич-стрит?
Бен вперил в нее злобный взгляд, но она продолжала:
— Один грит — там, другой — сям. Я-то знаю, где она была, у меня тетка померла от кровяного яду, наелась лобстера, работала в корсетной лавке…
— Да! — выразительно гаркнул Бен. — Я знаю, где была Уич-стрит — к югу от реки, как идешь к вокзалу Ватерлоо.
Тут-то темнокожий, до этого хранивший молчание, и решил, что настал подходящий момент вмешаться в дискуссию.
— Неа. Ошибаешься, дружище. Уич-стрит шла недалеко от церкви, там, где боковая улица отходит от Стрэнд на запад.
Разъяренный Бен повернулся к нему.
— А чо об этом знает жирный нигер? Я те сказал, где была Уич-стрит.
— Да, а я знаю, где она была на самом деле, — вклинился Медоус. — Оба пальцем в небо! Уич-стрит соединяла Лонг-Экр с Веллингтон.
— А тя никто не спрашивал! — взревел Бен.
— Ну, у меня есть право на мнение, разве нет?
— Да, конечно, ты всегда все знаешь!
— Тебе бы заткнуться!
— А кто меня заткнет? Не ты ли?
Здесь мистер Луж счел за благо проорать через зал:
