Тайфун над пограничной заставой - [30]

— А у нас тишь да гладь, божья благодать, — промолвила Тоня. — Хоть бы какого захудалого нарушителя поймали! А то сколько сил солдаты тратят, а все попусту.

— Как раз и не попусту! Оттого и не лезут к вам, что знают, пройти не удастся, — сказал капитан третьего ранга.

Тоня тем временем собрала на стол.

— Можно с заказанным чаем, а можно и так, с икрой и рыбкой, — проголодавшимися глазами он осмотрел закуски на столе. — Сами готовили?

— Надежда Петровна. Она у нас мастерица на все руки. Не то, что я, — ответила Тоня и вздохнула.

— Да и вы научитесь. Времени у вас будет предостаточно, — сказал капитан третьего ранга. — Ну что ж, товарищи, начальника заставы ждать, очевидно, бесполезно (Тоня кивнула), а посему давайте за встречу в этом гостеприимном доме! Точнее — за хозяйку!

Тоня раскраснелась.

— Гм, да... На месте Василия Ивановича я бы ни на шаг не отпускал от себя такую женщину, — сказал капитан третьего ранга, не спуская с Тони глаз.

— Вы, конечно, с семьей живете? — спросила Тоня, стараясь перевести разговор на другое.

— К сожалению, нет.

— У Геннадия Семеновича жена в Ленинграде квартиру сторожит, — сказал Ткаченко.

Тут пришла очередь капитану третьего ранга менять тему разговора.

— Да, кстати, — сказал он, — мы несколько пачек книг на заставу привезли. Пришли почему-то из Орла.

— Ой, как здорово! — Тоня обрадовалась. — Это я своих институтских попросила, чтоб библиотечку собрали.

— Вот как!.. Я случайно видел список. Там есть французские. Интересно, кому они понадобились на заставе? Или попали случайно?

— Василий Иванович решил языком заниматься, — сболтнула Тоня.

— Что ж, похвально, — одобрил капитан третьего ранга.

Бочкарева они так и не дождались. Два раза прибегал Невиномысский с включенной на полную мощность «Спидолой», по поручению начальника заставы спрашивал, не скучают ли товарищи офицеры, и убегал» пожелав хорошего отдыха.

К вечеру корабль ушел, трижды печально прогудев на прощанье. Тоня стояла на берегу и долго махала платком. Ей было грустно. Вот порвалась еще одна ниточка, которая связывала ее с внешним миром. Когда она еще увидит пароход, хотя бы вдалеке, на горизонте? Несколько раз она лазила на пограничную вышку, смотрела в бинокулярную трубу, но так и не заметила ни одного суденышка.

Надвигалась долгая и суровая зима, которую она проведет в этом маленьком замкнутом мирке со своим строгим распорядком дня и ночи, с бесконечными Васиными дежурствами, его тревогами и заботами.

— Что принесет мне эта зима? — грустно спросила сама себя Тоня. — Что принесет?

Только теперь Бочкарев разрешил раздать письма. Возле канцелярии столпились свободные от службы пограничники. Никто не хотел отдыхать, все ждали, когда начальник заставы назовет фамилию и вручит счастливцу одну или несколько весточек с материка.

Тоня получила сразу девять писем — из дома от родных, из института, от товарищей по курсу, уже работавших в школах и училищах. Она схватила все свои письма и убежала домой, чтобы без свидетелей прочитать их. Мать писала, что она страшно скучает без дочки, не находит места и клянет себя, что отпустила ее в такую даль. Что уже прочла о Камчатке все, что достала в районной библиотеке, и просила написать, на какой хотя бы параллели находится их воинская часть. «Если, конечно, это не государственная тайна», добавила она.

Письмо от отца было более оптимистично. Отец советовал Тоне не унывать, «держать хвост трубой», стараться использовать свое пребывание на Камчатке возможно полно, собирать коллекции минералов, сделать гербарий и даже вести дневник. В конце письма он передавал привет Васе, чего не сделала мать.

Тоня немного всплакнула, вспомнив родительский деревянный дом, наверное уже занесенный снегом, голые кусты сирени под окном, их огород, в котором до глубокой осени стоят между гряд подсолнухи с тяжелыми, поникшими долу «тарелками» в короне из треугольных темно-зеленых листьев. Их старый сад...

Но больше всего ее расстроили письма подруг по институту. Алка Козырева писала, что попала в «настоящую дыру», но старается не хандрить, ходит в ДК на танцы с одним техником с картонной фабрики, записалась в библиотеку («Библиотека здесь ничего себе, даже есть интересные книги»), смотрит телевизор, в кино не пропускает ни одной картины, а в следующее воскресенье пойдет со своим техником на концерт артистов Брянской областной филармонии.

«Дыра... — с горькой усмешкой повторила Тоня. — А в этой «дыре» — и Дом культуры, и библиотека, и кино, и телевизор, и, наверное, парк, и несколько школ... Что же мне тогда говорить, милая ты моя Алка!»

В других письмах однокурсники спрашивали ее о Камчатке, была ли Тоня в Долине гейзеров, на знаменитой, единственной в стране вулканологической станции, и какие спектакли она смотрела в Петропавловском театре драмы.

Тут Тоня разревелась еще больше. Боже мой! Они ровным счетом ничего не понимали в ее жизни, воображая, что она только тем и занимается, что ходит по театрам да вместе с учеными-вулканологами совершает рискованные восхождения на разные там Ключевские и Авачинские сопки. В заключение все, словно сговорившись, спрашивали, когда она собирается в отпуск. Это последнее — «в отпуск» особенно расстроило Тоню, у которой вся ее теперешняя жизнь была сплошным и совсем не желанным отпуском.