Таякан - [9]

Сейчас его не смущал ни собственный маленький рост, ни коротко стриженная голова. Карабин Ричард не снимал. Ствол с большой мушкой торчал из-за плеча вровень с ухом. Сильвия, казалось, равнодушно наблюдала возню мальчишек вокруг Ричарда. За собой она оставила последнее слово. В минуту неловкого воцарившегося вдруг молчания Сильвия достала что-то из кармана и сжала кулак. Стояла Сильвия совсем рядом, так рядом, что Ричард, вздрогнувшими ноздрями уловил тонкий, сладковатый запах цветка малинчи, вплетенного в волосы девочки.

Крона у малинчи — пунцовая. Кора — на стволе — черная. Красное и черное — цвета сандинистского знамени. Пунцовая крона, черная кора...

— Расстегни верхнюю пуговицу, — скомандовала Сильвия.

Ричард так торопился исполнить этот приказ, что готов был выдрать пуговицу с корнем. На шею юного милисиано легло мягкое кольцо шелковой нити. Кольцо, опущенное Сильвией, преобразилось в треугольник, острый угол которого заканчивался пулей.

— Ты? Мне? — От неожиданности Ричард растерялся. Он смущенно косился на друзей, не зная, как вести себя дальше.

— Мама заговорила! — Сильвия старательно застегнула пуговицу. — Я попросила, и вот...

Кто в Никарагуа не знает этого заклинания военного времени! Его придумали никарагуанские матери, провожающие на фронт сыновей... «Пуля на шее сына — пусть святая дева Мария, пусть Создатель видит, что у сына уже есть пуля. Не посылайте в него еще одну, раскаленную, безжалостную...»

Слова, торжественные, громкие, которые Ричард приготовил для ребят своего пуньо, куда-то исчезли, растворились. Ричард вглядывался в лица друзей и почувствовал, что бывают ситуации, когда слова не представляют никакой ценности.

— Сесар, — попросил он, — если хочешь, принеси мою гитару. А мы пойдем к доске.

В просторном фойе школы стояла похожая на большой раскрытый планшет классная доска. Черный линолеум, на котором писали мелом, не знал влажной тряпки со времен первых боев за революцию. Места на доске осталось совсем мало. Каждый, кто уходил из школы на войну, кто шел защищать революцию, писал на доске свое имя. Ричард посмотрел на последнее число и вывел свой номер — 86. Рядом для краткости написал так: «Ричард Лоза — батальон милисианос». Поставил число и год. Возле номера 73 стоял знак презрения. Так обозначали в школе предателей и дезертиров. На доске таких крестиков было три. Их знал каждый человек в школе. Имена изменников повторяли как проклятье. Совсем рядом с надписью, сделанной Ричардом, имена двоих ребят под номерами 85 и 84. Имена были подчеркнуты тонкой, как гитарная струна, линией. Эти двое и еще многие и многие другие в школу не вернутся никогда. Они погибли в сельве, они — герои.

У ворот школы запел клаксон. Пятнистая «ифа» подняла облако пыли, качнулась кабиной вперед и остановилась. Сесар, боясь опоздать, выскочил из комнаты, где когда-то вместе с Ричардом они увидели настоящее пианино. Комнату переоборудовали в маленький музыкальный класс, здесь же хранили инструменты. Сесар тащил знаменитую гитару — гитару Ричарда Первого. Так звали Лозу в школе.

— Компаньерос! Кто из вас Ричард Самуэль Клаудиа Гарсиа Лоза? — крикнул с кузова машины черноусый милисиано. — Судя по форме и оружию — ты? — Усатый бесцеремонно указал пальцем на Ричарда. — Жми руки друзьям. Целуй жарко компиту и лезь ко мне. И так, пока эту улицу искали, треть бензина сожгли. А он сейчас дороже молока и духов...

— Подожди! — крикнул Ричард, а про себя подумал: «Не к лицу мне, бойцу, бежать, подпрыгивая от радости, по первому зову. Я не щенок...»

— А я знаю, почему из всей школы только тебя взяли в батальон милисианос! — Хосе вертел пальцем в одной из дырок на майке. — Меня даже смотреть не стали. Сесару сказали: «Подожди». А тебя взяли потому, что ты упрямый и как крокодил не умеешь пятиться назад...

Вечно недовольный чем-то Хосе и такие слова! Ричард готов был вспыхнуть от смущения.

— И неправильно, — отшучивался он, — это я просто на гитаре хорошо играю. А на крокодила у нас похож... Ну-ка, Сесар, открой пошире рот. Каковы зубки?!

...От сизых колес «ифы» шел дух горячей резины и дорожной пыли. Под брюхом у грузовика наросты бурой земли. Видимо, в горах шел сильный дождь, и «ифа» долго петляла по бездорожью...

— Садись здесь! — уступил черноусый свое место у кабины. — Меня зовут Дуглас. Рюкзак укладывай в угол кузова. Гитару положи на ящик. Карабин кинь рядом. Выедем в сельву, сними карабин с предохранителя и из рук не выпускай!

— Знаю! — отрезал Ричард.

— А я и не сомневался, компа! — Дуглас был лет на пятнадцать старше и к обнаружившейся ершистости Ричарда отнесся снисходительно.

— Эрмано! — Дуглас саданул кулаком по кабине. — Ты не заснул? — крикнул он водителю. — Тогда хлестни нашего коня покрепче.

Машина сорвалась с места, не оставив времени для прощальных слов. Ричард схватился одной рукой за борт, другой отчаянно махал оставшимся стоять на середине улицы ребятам своего пуньо — Сильвии, Сесару, Хосе. Чего-то главного он не сказал им. Быть может, не сказал, что обязательно вернется. Или красивого: «Я не подведу вас». Почему-то вспомнились грубые слова, сказанные Сесару. Колкости, от которых взвывал Хосе. Их стало теперь так жалко, а за себя неловко...