Таякан - [6]

Отец, вернувшись домой на короткий отдых после боев за Манагуа, слушал рассказ Ричарда о записке под коленкой, о жестокости сомосовцев, прикрыв ладонью глаза. Потом, не раздеваясь, он лег в гамак и поставил под правую руку автомат.

— Никарагуанец рождается в гамаке и умирает в нем. Сегодня смерть прошла рядом с нами. И вообще думать о ней нам — революционерам — не подобает. Пусть ее боятся сомосовцы. Им это к лицу. Мы с тобой будем думать о том, кем ты, мы — станем для новой Никарагуа, — отец устало засыпал. — У меня два часа отдыха. Разбуди меня... А пока беги смотреть свою школу. Помнишь особняк полковника?

Захватив по пути Сесара, Ричард ринулся в небывалую разведку. В радостной спешке он крепко саданул пальцем о булыжник на дороге и по инерции продолжал скакать на одной ноге.

— А нас пустят? — недоверчиво поглядывал на него бегущий рядом Сесар.

Ричард остановился.

— Не пойму, как ты, такой бестолковый, обнаружил на заброшенном складе засаду гвардейцев. И еще успел предупредить о ней партизан. Как? Я тебе говорю: «Идем смотреть школу». Ты переспрашиваешь. Я тебе говорю: «Это наша школа!» Ты опять не веришь. У меня терпение, как у Создателя, но только переспроси меня еще раз. Больной ноги не пожалею.

Сесар обиженно насупился и бежал молча до красивой металлической изгороди, окружающей особняк. У выкрашенных в белый цвет ворот ходил усатый часовой, в котором Ричард узнал партизана из боевой группы отца.

— Компаньера! — начал Ричард. — Нас вот с этим парнем, который обнаружил в городе сомосовскую засаду и которому Томас Борхе пожал руку, попросили осмотреть виллу.

— Кто попросил? — Часовой строго соблюдал дистанцию.

— Есть такие благородные люди, — гордость и неизвестно откуда появившаяся бравада распирали Ричарда, — которым не безразлично, где будут учиться дети героев...

— Остановись, эрмано! Твой отец — мой командир, и я очень уважаю его за смелость. Однако ты не имеешь права задирать нос, как Сатанасио. Раны отца — это не твои раны! Понял? Теперь устыдись! — Часовой присел на парапет. — Устыдился? Тогда бери своего геройского друга и марш осматривать хозяйство. Значит, школа здесь будет?

Ричард кивнул головой. От стыда в горле пересохло. Надо же было так подвести отца — сгоряча удариться в хвастовство и бахвальство.

— Хорошо, что школа... — оттаивал строгий часовой. — Выучитесь, потом за таких, как я, возьметесь. Ведь мы, крестьяне, умеем пахать, растить маис, научились бить гвардию, а читать... Да-а, открывайте ворота, идите. А я покурю здесь...

ЭЛЕКТРИЧЕСКОЕ КРЕСЛО

ДАЖЕ в жаркий полдень каменный пол первой большой комнаты был прохладным. Куски мрамора сплетались в удивительный узор, в котором босые ноги мальчишек не чувствовали ни выбоин, ни щербин. Земляной пол лачуг, в которых они жили, был горячим и пыльным. Воды в их районе хронически не хватало даже для питья. Пыль прибивали дожди.

— И такой дом занимали четверо? — Сесару вернулся дар речи. Забыв недавнюю обиду, он разглядывал большие портреты в тяжелых золоченых рамах.

— А прислуга? Тебе что, солнце голову свернуло... У полковника были: повар, посыльный, охрана, садовник. Вспомни, как охранник дал тебе ногой ниже спины. Дал так, от скуки... Все тогда думали, что ты не сможешь больше двигаться на ногах.

— Это я помню лучше тебя. Били ведь меня... — Сесар отмахнулся от Ричарда, как от жужжащей саранчи.

— Ты хочешь сказать, что меня не били, — Ричард задохнулся от возмущения. — А кого гвардейцы Сомосы в подвал посадили, кого однажды из машины на ходу выбросили?

Сесар медленно двигался вдоль стены и делал вид, что Ричарда в комнате нет. Вот так всегда. Он неожиданно замолкал в самый ответственный момент спора. Не уходил от него, а именно замолкал. Тем самым подчеркивая никчемность разговора. Ричард не переставал удивляться привычкам и поступкам друга. Все, чем Ричард горячо увлекался, Сесар при всех называл пустяками. Но все, о чем мечтал Сесар, Ричард просто не мог не высмеять. Ну, не смешно ли мечтать об автобусе, на котором Сесар собирался катать мальчишек с их улицы. Он даже не понимает, что революция — это... это революция! Вместе с тем — и это было самым удивительным — прожить друг без друга они и двух часов не могли.

Мальчишки налегли на массивную черную дверь и оказались в затхлом полумраке. На высоких полках тускло поблескивали корешки толстых книг.

— Видел? — Ричард вытащил книгу в коричневом кожаном переплете. — Даже книги от нас под замок. Боялись, вдруг мы прочтем такое, что им известно. Отец говорил, что держать тебя и меня темными волами Сомосе было очень выгодно.

— Почему?

— Опять не понимаешь? Меньше знаешь — меньше думаешь. А значит, и меньше задаешь вопросов. Например: почему одни бедные, а другие богатые. Почему бедные — бедные? Почему гринго были хозяевами в Никарагуа, а мы — слугами. Почему они забирали у нас маис и фасоль...

Громоздкий бронзовый подсвечник валялся в углу комнаты. Оплавленные свечи, выпав из ячеек, так и не смогли перекинуть огонь на бархатную обивку комнат. Видимо, ткань после дождя была влажной, поэтому и не зашлась языками жаркого пламени.