Таякан - [5]

— В этом батальоне из наших еще никто не служил. Правда, я был в нем недолго. Это еще до первого ранения...

Сначала в классе поднялся невообразимый шум. Хосе, как только директор вышел за дверь, понесся по классной комнате и кричал громче всех:

— Это не честно! Почему Ричард нам ничего не сказал?

Сесар (и этим он удивил всех) был спокоен и рассудителен :

— А если пришлось голосовать, мы что — не отдали бы свои голоса за Ричарда? — вступился Сесар. — Хосе, отвечай всем. Ричард достоин быть милисиано?

— Я не об этом совсем, — отбивался Хосе. — Почему без нас все решил? Почему не поставил в известность? Почему не написал, что мы тоже хотим защищать революцию?.. Почему? Почему? Не верит нам?

— Пусть скажет сам Ричард, — сказала Сильвия.

По строгому тону Ричард понял, что его «тайная дипломатия» и ей пришлась не по нраву.

— Я скажу. — Ричард встал и, как учил отец, чтобы успокоиться, сначала «заглянул» в себя. Злости на Хосе, досады на непонимание Сильвии не было. Говорил он негромко и ровно: — Я никого не подозреваю. Но вспомним: разве не было среди тех, кто шел шумной компанией воевать, дезертиров? Были! Мы боялись поднять друг на друга глаза, когда узнали, как молодежный отряд разбежался, не дойдя до места боя. Ночью, потихоньку, как тараканы расползлись. Я плакал, когда мы провожали их в зону войны. «Родина или смерть!» — кричали они. Мы дарили им собранные сигареты и теплые вещи. Эти подарки достались, наверное, контрас...

— Хватит об этом! — Хосе залез на парту. — Все знают, что мой брат сбежал к бандитам. Отец сказал, что бог ему судья. Вы мне ничего не сказали. Спасибо вам! И все же пусть Ричард говорит о себе.

— Я и говорю: сейчас каждый должен сам решать, где его место. И сам отвечать за себя, а не за брата или отца. Поэтому хочу спросить вас: кто за меня — поднимите кулаки!

Все подняли кулаки за Ричарда.

НЕ ТВОИ РАНЫ...

ШАГАЛОСЬ и дышалось легко. Улочка обогнула зеленый квартал американского посольства и уткнулась в школу. Собственно, это был громадный особняк сбежавшего сомосовского полковника. Через день после штурма революционными войсками Манагуа, когда по городу еще стелился едкий пороховой дым, особняк был национализирован и отдан под школу. Он состоял из двух больших отдельно стоящих домов. Их соединяла широкая черепичная крыша. Между домами поднимался карликовый парк, переходящий за кирпичными строениями в большую поляну и рощу королевских манго.

О том, что особняки богачей после революции станут школами, Ричард узнал от отца. Еще при диктаторе Сомосе отец тайком по своим партизанским делам пробирался в город. Однажды ночью он пришел домой. Встреча была до обидного короткой. Керосиновую лампу не зажигали, остерегаясь гвардейцев и шпиков диктатора. Глаза отца Ричард не видел, а рука, гладившая мокрую от слез мальчишескую щеку, была шершава и пахла дождем и сигаретами.

— Захочешь еще плакать, — подшучивал отец, словно на улице его не ждала опасность, — закуси губу и терпи. Скоро я приду насовсем. Вместе с друзьями. Они удивительные люди! Дадим пинка козлу Сатанасио[5]. Помнишь, когда-то перед моим уходом в горы мы мечтали о школе. Будет у тебя своя школа. Жди...

Пакет, оставленный отцом, Ричард передал на рынке торговцу рисом. Так велел отец, партизанский командир.

Став связником партизан, Ричард не раз выполнял их задания. В назначенный час в зеленом ряду рынка по двум желтым цветкам он находил человека и, получив от него записку, исчезал в пестрой толпе. Записку он скручивал до размеров самой мелкой монеты и прятал под коленкой. Тоненькая резинка прижимала записку к ноге. Маскировка, прямо скажем, так себе и все же надежнее, чем носить партизанскую почту в кармане или под рубашкой. Однажды Ричард попал в облаву, устроенную сомосовскими гвардейцами на рынке. «Подозрительных», в том числе и Ричарда, гвардейцы отвели к забору и заставили вывернуть карманы. Ричард, тотчас принявший маску трусоватого плаксивого пацана, первым вывернул карманы и молил бога, чтобы резинка под коленкой не лопнула. Один из гвардейцев грубо обыскал его и ткнул стволом винтовки в живот.

— Грузи всех в машину! — скомандовал сержант гвардейцам. — В Коётэпе — посмотрим еще разок. А то молчаливые какие-то...

При одном упоминании о зловещей крепости у Ричарда впервые в жизни начало сводить челюсти. В грузовике под внимательными взглядами гвардейцев от записки не избавиться. В крепости заставят снять одежду — и тогда... О Коётэпе ходили страшные слухи. Люди исчезали в ней без следа.

В грузовике Ричард скулил без передышки. Он тер кулаком глаза, слюнявил его и опять тер...

— А этого щенка зачем взяли? — не выдержал сержант. — Алло, Фреди! — крикнул он гвардейцу, сидящему в кузове крайним. — Выкинь его. Пусть, мьерда[6], сломает себе шею.

На повороте, когда грузовик притормозил, солдат резко толкнул Ричарда в плечо, и тот, пролетев несколько метров, упал на обочину дороги.

Сломанная рука зажила быстро. А вот пальцы через три минуты игры на гитаре деревенели. Удар о землю и сейчас иногда давал о себе знать ноющей болью в ладони и подергиванием пальцев...