Таякан - [2]

— Глина в стволе и патроннике. Хорошо, если до рассвета он тебе не понадобится. Самое ценное в твоем карабине сейчас — деревянный приклад. Но, думаю, контрас этого не оценят...

Дуглас помог закинуть на плечи рюкзак. «Беззубый» карабин занял свое место за правым плечом, гитара — за левым. Второй ящик с патронами Ричард закрепил веревками на груди.

— Теперь, эрмано, крепись, — подбадривал Дуглас. — Третью часть пути мы уже одолели.

Следом за Дугласом Ричард решительно шагнул на тропу и, тихо ойкнув, осел. Боль в щиколотке левой ноги была тупой и основательной. Совсем не такой, как на футбольном поле, когда противник, промахнувшись по мячу, лепит тебе с разворота... Потоптавшись, Ричард нащупал нужный, малоболезненный «аккорд» для ноги. Задирая носок ботинка, он ставил ее на пятку, без задержки перекладывая тяжесть тела на правую ногу. Шаг начинался теперь не от колена, а как бы от бедра.

Тропа после затяжного подъема ломалась на хребте и резко убегала вниз. Спуск, которого Ричард ждал как небесной манны, оказался для него сущим адом.

Ящик, закрепленный Ричардом на груди и при подъеме норовящий разнести челюсть острым ребром, теперь неукротимо тянул по скользкой тропе вниз. Оружие и гитара, казалось, одновременно вспомнили о законе земного притяжения. Что-то похожее на невиданный слалом происходило на раскисшей тропе. Ричард пытался ухватиться за ветки, но врезавшиеся в плечи веревки отняли у рук ловкость, а у пальцев — цепкость. Приклад осатанело колотил по бедру. От обиды и боли Ричард скрипел зубами и клялся, что продержится еще минуту, еще одну минуту. Он просил себя не падать и, выбиваясь из сил, яростно вонзал пятки в чавкающую глину. Вконец измотанный, он уже отрешенно почувствовал твердость и горизонтальную ровность тропы. Машинально ставя ноги широко, с упором на пятку, Ричард еще не верил, что спуск кончился, а он сам — дошел.

— Э-э, компа! — Дуглас пыхтел как паровая машина. — Что, что ты обо всем этом думаешь?

Язык шершавый, как улитка, прилип к нёбу. Ричард мотал головой, терся окаменевшей щекой о холодный ящик, но так и не нашел сил сказать то, о чем думал и складывал в жестокую мелодию: «Пока человек в сознании, пока обессиленный не валится с ног, он всегда может сделать что-то еще. Не падай, никогда не падай...»

У подножия холма, там, где тропа исчезала в лесной чаще, путники вышли к покинутому людьми ранчо.

Вид брошенного жилища вызвал у Ричарда острое чувство жалости к себе. Помня из книг, что это самый презренный вид малодушия, он не мог отмахнуться от назойливых вопросов. Разве сейчас он не похож на ненужный дом? Почему утро вчерашнего дня — лучистое, полное сладких надежд — вспоминается как что-то очень далекое и даже нереальное. Да, вчера утром мама дотронулась до плеча и разбудила его на войну. Она плакала. А он? Он корчил смешные гримасы и у порога послал воздушный поцелуй. Он так всегда делал, отправляясь в школу. Как давно это было и совсем недавно. Точнее — вчера...

УТРО ВЧЕРАШНЕГО ДНЯ

РИЧАРД уходил на войну так. Он придирчиво осмотрел на себе новенькую армейскую форму и пожалел о том, что его Манагуа, одноэтажный, без уличных фонарей и тротуаров, без всего этого, что выделяет столицу, еще спит и ничего не знает о нем, Ричарде.

Меднолицее индейское солнце гордо поднималось над городом и косыми лучами пронизывало остовы бывших двух-трехэтажных строений, чудом не ушедших в земную пучину во время землетрясения. Когда-то Манагуа, окруженный потухшими вулканами, казался Ричарду бесконечным. В тревожных мальчишеских снах вулканы оживали и выплескивали на улицы города реки раскаленного металла, некогда ушедших под землю людей и дома.

Отец подсмеивался над детскими страхами Ричарда, а однажды они сели в машину и за каких-то полчаса проскочили весь город. Оказалось, что Манагуа живет не один на один со старыми вулканами. Окраиной он упирается в озеро с индейским названием Ксолотлан. Собирался дождь, и озеро было похоже на покрытую асфальтом площадь. Отец сказал, что озеро умирает. У озера нет сил, чтобы справиться со всем тем, что сбрасывает в него город.

Маленькая улочка, по которой шагал сейчас Ричард, днем похожа на ручеек, утром — на высохшее русло. Деревья и дома, плетенные из тростника широкие корзины у заборов бросали на неостывший за ночь асфальт длинные тени. С океана, можно только гадать, какого — Атлантического или Тихого, — ветер приносил солоноватый запах волн и прибрежных растений.

С легким замиранием сердца Ричард оценивал свою тень. Да, ему сейчас неполных четырнадцать, своих ровесников он ростом не обогнал, но тень, тень сейчас какова! Широкие плечи, тяжелые, как столбы, ноги, шея борца... Быть стройным, как пальма, быстрым, как тигр, сильным, как океанская волна, — тайная мечта никарагуанских мальчишек. Кто в свои четырнадцать не мечтает быть и сильным, и быстрым, и стройным?!

В тенистом уголке двора Ричард ежедневно тренировал тело. А вот говорить о мечте открыто не решался. Зачем? Считал так: есть дела и поважнее, чем прыжки в длину и подъем тяжестей до хруста в суставах... А что же все-таки поважнее? Например, то, что предстоит ему сегодня. Ричард поправил ремень карабина и, искренне обозвав тень «дурацким зеркалом», принялся на ходу проверять все то, что именуется людьми военными «амуницией». Итак: ремень (его подгонял отец) не перекручен и карабин словно прирос к спине. В подсумке на поясе — обоймы. По семь патронов в каждой. При ходьбе они не звенят. За плечами легкий вместительный рюкзак. Складывать в него вещи помогала мама.