Тарих-и Салими - [59]
18 числа, месяца хамаль, 1336 г. х., года лошади, мы попрощались со своими детьми и семьями и сказали им свое завещание, потому что посланцев, прибывших от /193/ большевиков, мы убили в высочайшем Арке. Жители Бухары ожидали, что подобная участь постигнет и нас. Некоторые доброжелатели даже изъявили нам свое сочувствие.
Короче говоря, мы с Карванбаши и переводчиком Мир-Баба мирахуром выехали на станцию Каган. Оттуда, забрали с собой прибежище власти Махди Ходжа-бия, Хайдар ходжу и упомянутого Введенского и, сев в коляску, по известной дороге приехали в селение Куюк-Мазар. Здесь мы позавтракали, попасли лошадей и, посовещавшись между собой, [пришли к заключению]: сначала мы поедем на станцию Кызыл-типпа. Если застанем поезд, то оставим там свои арбы и поездом поедем в Кермине. Наши лошади будут находиться в Кызыл-типпа и отдыхать. Договорившись об этом, мы выехали из Куюк-Мазара и прибыли в селение Ваганзи 329[438] . От тамошнего амлакдара взяли проводника и, дав ему в руки белые флажки — знак перемирия, пустились в путь. От Ваганзи направились в Кызыл-типпа. /169б/ [По пути] мы заметили, что окрестные селения были сожжены дотла, а их жители — ограблены и бежали в разные стороны. Ни в одном селении мы не обнаружили ни человека, ни животного. Некоторые большие дворы все еще горели. Увидев все это, мы глубоко пожалели и невольно заплакали от подобной участи несчастных людей. Перед закатом солнца мы приехали в Кызыл-типпа и увидели, что [там] стояло несколько рядов поездов, состоявших из, приблизительно, пятисот вагонов. Мы в изумлении стали подходить поближе. Из вагона выскочили многочисленные большевики, словно муравьи и саранча. Они окружили нас. Все они были в золототканных парчовых тюбетейках, в теплых шапках из мерлушки и парчи, раздобытые при ограблении Кермине и Хатырчи. Командующий отрядами Колузаев, 330[439] поджигавший и разграбивший Кермине и Хатырчи, /194/ увидел наши белые флажки и, выйдя из вагона, подошел к нам. Встретивши, он повел нас в вагон, в прямоугольную комнату. Принял нас добродушно и попросил сесть, справился о здоровье. Мы объяснили ему, что едем в Кермине для мирных переговоров. Он сказал: «Все это войско и полные вещами вагоны принадлежат мне. Вопрос мира решает наш глава Домогат [ский]. Он завтра из Кермине приедет сюда. До его приезда /170а/ вы будете моими гостями». Так, три дня он нас держал в Кызыл-типпа. Вечером, в час отхода ко сну, нас шестерых расположили в вагонах по одному. Утром, когда мы встали, нас привели в гостиную, где мы пили чай и завтракали. У нас при себе был хлеб, чай, сахар, вареное мясо. С собой мы взяли и кухонную принадлежность. С нами были и пять-шесть человек моих людей. Они вместе с пятью-шестью кучерами колясок дворца каждый вечер варили плов и приносили нам, затём уходили обратно в сарай. Состоявшие при нас большевики ночью не оставались с нами, а караулили у дверей наших комнат. Я тогда взял с собой своего писца. Написал докладную его величеству о том, что мы прибыли в Кызыл-типпа и, ожидая приезда губернатора большевиков, собирались отправить [докладную] высочайшему двору. Сначала [нам] не разрешили. Мельников 331[440], русский, грязный, потерявший человеческое достоинство, в то время, когда я правил Шахрисабзом, служил там истребителем саранчи. Сейчас он в должности начальника штаба, занимает высокий пост заместителя командующего отрядами. Он узнал меня. Через его посредство мы доложили высочайшей канцелярии о своем приезде [в Кызыл-типпа] для того, чтобы сам упомянутый господин начальник штаба поехал вместе с моим человеком [в Бухару] и, повидавшись с его /195/ величеством, /170б/ приехал обратно. Окончив докладную, я упомянутого Мельникова вместе со своим человеком отправил [в Бухару]. Его величество из ласки к гуламам упомянутому Мельникову пожаловал два комплекта одежды, золотой орден, одного коня и одну тысячу тенег.
Упомянутый [Мельников] вернулся довольным. Он восхвалял его величество за его ласку и внимание и выражал свою благодарность, остальные большевики ему позавидовали.
Упомянутый командующий Колузаев был ташкентским евреем, вот уже девять лет, как он находится на службе. Был у них комиссар по имени Степанов 332[441], командующий отрядом. Он был плотником и в крайней нужде бродил по [улицам] Самарканда и Ташкента.
Шмидт 333[442] отличался от их общества. Два-три года тому назад он торговал кошельками в [куполе] Гаукушан в Бухаре. Потом он поехал в Москву. За то, что он учился в русской школе, его прозвали Данишмандом. Недавно он приехал из Москвы и ныне находится среди этих большевиков как близкий к нам человек. Поэтому большевики его считают своим ученым и считают необходимым оказывать ему почести.
Остальные большевики выглядели приниженней и несчастней их. На их грязных лицах не заметны были человеческие черты; они находились в полном изнеможении, в бедственном состоянии и напоминали скорей животных /171а/.
Наши мимолетные друзья Колузаев, Домогат[ский], Мельников и Степанов каждый день навещали нас, стали нашими собеседниками, вместе кушали и вели оживленные разговоры. Но относительно перемирия они никаких речей не заводили. Считая Домогат[ского] лучше других и толковей, я решил поближе познакомиться с /196/ ним, приглашая к себе и расспрашивая его о истории. Каждый старался доказать свою правоту. Он выражал свою симпатию ко мне и не избегал беседовать [со мной]. Каждый вечер после ужина [приходил] Колузаев и [тоже] свел знакомство с нами. Оаэкая
