Танины тополя - [17]
Теперь Таня точно знала, откуда бьет фашист. Она нажала на спусковой крючок. Кустарник замолчал.
Барамзина сменила позицию. В этот день она избавила мир еще от двух гитлеровцев.
Девушки-снайперы жили в двух больших деревянных домах. Их непосредственным командиром был лейтенант Григорьев, молодой, но уже, как говорят, понюхавший пороху офицер. Он и ставил перед снайперами боевые задачи.
Жизнь есть жизнь, хотя и фронтовая. И трудные, долгие часы единоборства с противником сменялись короткими минутами отдыха. Кто-нибудь из девушек брал гитару и тихо, совсем тихо начинал перебирать струны. И так же тихо, незаметно возникала хорошая песня.
Вот и сегодня, в теплый майский день, девушки-воины вернулись с «охоты», заботливо почистили винтовки, смазали их.
А потом сомкнулись в тесный кружок. Тонкий девичий голос начал
Песня по душе фронтовым подругам, она напомнила им мирные дни, заговорила с ними на одном языке, сердечном и томительном. Несколько голосов подхватили песню:
Со скрипом отворилась тяжелая дверь, и на пороге появилась Барамзина. Лицо у нее было усталое, но довольное: видимо, поиск прошел удачно.
— Привет, девочки! — тихо сказала она, снимая пилотку и подсумок, и бережно поставила винтовку у изголовья своей кровати-времянки.
— Таня, жива-здорова! — девушки бросились к Барамзиной. — Ну, как?
Вместо ответа Таня бросила на нары одну за другой три гильзы.
— Так надо их бить! — воскликнула Зина. — Устала небось? — она схватила жестяную кружку, плеснула туда кипятку, бросила два куска сахару.
— Спасибо, Зина.
В ту же минуту раздался громкий стук в дверь, а вслед за тем всю избу заполнил хрипловатый голос комвзвода снабжения старшины Саломатина.
— Можно к вам? Здравьица желаю, девчата! Дай, думаю, зайду по-стариковски, свою душу согрею, и ваши тоже.
Саломатину давно за сорок, но он полон бодрости и энергии. Человек, как говорят, бывалый: до семнадцатого года пахал землю, был рабочим на Путиловском, воевал в гражданскую. Нрава он был веселого, и с ним было легко.
— Для вас, дядь Саш, всегда самое почетное место! — смеются девушки.
— Еще бы не почетное! Ну-ка, кто спляшет?
— Почта?! — кричит Таня.
— Точно, — подтверждает Саломатин. — Доверием пользуюсь. Приказано передать вам духовную пищу.
Старшина едва успевал называть фамилию, конверт мгновенно хватали у него из рук.
— Ой!.. От Семы! — и Саломатин получил звонкий поцелуй в колючую, пару суток небритую щеку. — Нога поправится, товарищ старшина, я вам полечку станцую!
— Запомним. Зыкова!.. Прохорова!.. А вот и тебе, Танюша, два голубочка.
Таня быстро пробежала глазами первое письмо: от Андрея!
«Я горжусь тобой, Таня, и думаю только об одном: скорей бы, скорей на передовую. Мне уже лучше, я уверен, мне совсем хорошо. Но как убедить врачей в том, что, кроме самых точных диагнозов, есть еще громкий, отчетливый голос сердца. Таня, я все равно приеду, приду, приползу. И это будет скоро, жди меня, только жди…»
Таня бережно сложила бумагу треугольником, положила в карман гимнастерки, чтобы прочесть письмо еще и еще раз, не спеша, в уединении.
Вторая весточка была тоже из Перми.
— Смотрите, дядя Саша! — Таня протянула Саломатину листок с рисунками.
— Это еще что за картинки?! — удивился комвзвода. — Самолет. Пушка с красной звездой. — Лицо Саломатина выразило крайнее удивление, он даже перешел на «вы». — Так у вас, извините, потомство имеется?
Таня от души расхохоталась.
— Это мои детки нарисовали из детского садика, — сказала она — Вот смотрите, наш детский сад. Очень похоже. Даже топольки нарисовали. Мы их вместе сажали.
— Вырастут, — заметил Саломатин и, сделав небольшую паузу, добавил: — И топольки, и дети вырастут. Ну, мне пора, — он быстро поднялся. — Саломатин не побеспокоится — к вечеру придется ремни затягивать, — намекнул он на свои обязанности.
Старшина ушел, не прикрыв за собой дверь: видно, очень спешил.
На фронте.
Таня, прихлебывая из кружки крепкий чай, вынула из кармана белый треугольник и вновь стала читать письмо Андрея.
Неслышно подошла Зина.
— От него? — шепотом спросила она.
— Ага, — Таня кивнула головой.
— Счастливая.
Таня молча взяла подругу за руку, усадила рядом.
Еще в первые дни знакомства Таня как-то спросила девушку в откровенном разговоре, есть ли у нее любимый. Зина ответила:
— Я любила одного человека, его убили на фронте. Потом пошла я.
Девушки сидели на плащ-палатке, тесно прижавшись друг к другу, и тихо беседовали о чем-то своем, девичьем.
А вскоре снова полилась недопетая песня:
— Душевно поете, — услышали девушки голос лейтенанта Григорьева. Все встали, вытянулись по стойке «смирно».
— Сидите, сидите…
Григорьев подошел к Тане и Зине, присел рядом.
— Знаю, нелегко вам пришлось сегодня, Барамзина.
Командир достал из сумки карту, сложенную вчетверо, развернул ее.
— Придется еще поработать. Станция Горки вам известна. Здесь, говорят, немцы прогуливаются, даже группами. Займете позицию вот здесь, в трехстах метрах от железной дороги. Обзор хороший. Наденьте маскхалаты.
