Танеев - [80]

В последние недели жизни, уже безнадежно больной, он не покладая рук трудился над переложением баховских кантат.

Не случайно в последние годы жизни Сергея Ивановича все чаще видели вечерами в публичной библиотеке склоненным над пожелтевшими фолиантами генделевских партитур. Гендель был для него скорее другом, чем учителем. Московский композитор в эту пору, по существу, уже владел всем, чему мог у Генделя научиться. Обладал он и генделевской глубиной и силой духа, которая помогла ему подняться на ранее недосягаемую высоту.

В кантате ясны все нити, связывающие Танеева с прошлым, и в ней же кульминационный пункт танеевского вдохновения.

Танеев же, возрождая генделевский стиль крупных инструментально-хоровых произведений, не заимствует западные формы, но обогащает их, создавая новые, кровно связанные с вековыми традициями русского музыкального искусства.

Воздействие кантаты на весь ход последующего развития русской музыки огромно. Мы ощущаем его на страницах лучших кантат и ораторий нашего времени, в созданиях Сергея Прокофьева, Юрия Шапорина, Дмитрия Шостаковича, Георгия Свиридова.

5

Ожидания Сергея Ивановича сбылись. И правда, после третьего исполнения его огромный многолетний труд вдруг как бы утратил для него былую привлекательность. В то же время потребность работать с полным напряжением сил сделалась для композитора настоятельно необходимой.

На пути его встала вновь полоса тяжелых утрат. Трагически оборвалась жизнь Алеши Станчинского, талантливейшего из молодых музыкантов.

В день 27 марта 1915 года смерть унесла двух людей, душевно близких Танееву, — Федора Ивановича Маслова и Елену Сергеевну Танееву.

Одна за другой рвались нити, связывающие композитора с прошлым.

Чтобы уйти от тягостных мыслей, композитор погрузился в работу над переложением баховских кантат и в хлопоты, связанные с предстоящей постановкой «Орестец» на сцене частной оперы Зимина.

Вечером 14 апреля новая весть молнией облетела Москву: на сорок четвертом году жизни скоропостижно скончался Александр Николаевич Скрябин.

С самого утра пошел мелкий пронизывающий холодный дождь. Траурное шествие растянулось вдоль Тверского бульвара. Медленно колыхаясь, двигался черный лес мокрых зонтиков. Один из них заметно возвышался над головами идущих. Под его навесом в полутени виднелось нахмуренное серовато-бледное, как всегда на людях, непроницаемое лицо Сергея Рахманинова. Неожиданно привычная маска дрогнула, зрачки под тяжелыми веками расширились. Впереди с непокрытой головой, в тонком летнем пальто, грузно переваливаясь неровной походкой, шел по мокрой булыжной мостовой Сергей Иванович Танеев. Ускорив шаг, Рахманинов поравнялся с учителем, осторожно, ненавязчиво, но твердо взял его под руку, прикрыв зонтиком его мокрые плечи, седеющую голову. Рука Сергея Ивановича, которой Рахманинов невзначай коснулся, была холодна, как лед.

Сердце невольно сжалось тревогой и болью. Хорошо зная Цителя, Рахманинов не пытался уговорить его выйти из людского потока, отдохнуть, отогреться в теплой комнате.

Так они двигались вместе с толпой, говорили вполголоса, стараясь осознать случившееся.

Взаимоотношения Танеева и Скрябина на музыкальном поприще были сложными, и нет оснований пытаться их упрощать.

Не нужно греха таить, многое в гармоническом складе последних скрябинских сонат не нравилось учителю, порой даже несколько раздражало его. Но в резких по форме отзывах не было, как всегда, ни тени злого чувства, ничего способного вызвать обиду.

Скрябин слушал его терпеливо, с доброй мечтательной улыбкой, весь поглощенный своим.

Сердясь и негодуя, Сергей Иванович никогда не сомневался в блестящей музыкальной одаренности Скрябина, не переставал считать его своим учеником, любил как человека и втайне гордился им.

В последние годы жизни Танеев, по словам московских музыкантов, не пропустил ни одного концерта Скрябина, Когда Сергею Ивановичу сообщили ужасную весть, он изменился в лице и с минуту молчал, как бы отрешившись от окружающего.

Потом негромко, но очень внятно проговорил, обращаясь как бы к себе самому:

— Что же теперь будет?..

…Процессия двигалась с удручающей медленностью, временами и вовсе останавливалась. Порой долетал широкий скорбный распев консерваторского хора — что-то навязчиво и странно знакомое.

«Ах да!.. — про себя усмехнулся композитор, — «Иоанн Дамаскин».

Дождь шел как сквозь сито — мелкий, злой, докучливый.

Через три дня Сергей Иванович слег с высокой температурой. Врачи признали крупозное воспаление легких.

V. ПАМЯТЬ СЕРДЦА

1

Болезнь протекала тяжело. Усталое сердце выбивалось из сил. Гагаринский переулок сделался местом паломничества друзей и учеников. Иногда в ранних сумерках юноши и девушки, каких до того будто бы тут и не видели, шептались у решетки ворот, но во двор войти не решались.

Анна Ивановна Маслова и Юлия Афанасьевна Юрасова несли вахту у изголовья старого друга, настигнутого бедой. Часто наведывался все тот же неизменный старый доктор Михаил Васильевич Попов.

Кот Василий не отходил от хозяина, днем и ночью, свернувшись клубком, лежал в ногах постели, Сергей Иванович в беспамятстве нередко на ощупь искал его руками.