Танец души - [14]

И конторщикова балалайка,

Под умелою пястью дрожа,

Дребезжит, холодна и свежа,

Уговаривает звонко

Научает познанью добра и зла…

Согрешившая скотница,

Произведя ребенка,

Нарицает его Револьт Иванович…

А конторщик берет

В колхозе расчет

И в бесовской Москве

Находит поприще и необходимый уют.

2

Матросская Тишина, Сивцев Вражек, Плющиха, Балчуг,

Живут себе люди тихо,

Вожделеют, жаждут и алчут.

Здесь во вшивом своем плодородии,

В хохотке уголовной грусти

Проживают мрачно плазмодии

И порхают веселые тьфусти.

Научившись тачать сапоги,

В переулке живет генерал.

Персть и твердь он старчески ценит

И, будучи вкладчиком сберегательной кассы

И членом объединения кустарей,

Он читает мемуары Палеолога,

Записки Шульгина и письма Гаврилы Державина.

Гордостью тьмутаранских времян

И генуезскими мраками взоров

Дочь генерала одарена.

Милую школьницу учит весна…

Ах, московские вешние дни,

Внемлешь – легкие крылья захлопали,

Это голуби, это они

Облетают высокие тополи.

Детское солнце за крыши закатится,

Настанет ночь.

А по ночам, в рощах, где растет земляника,

Отдыхают тощие бесы,

Придорожные бесы моей страны.

3

Румяный бес легко процвел в Москве,

Полувоенный френч, рейтузы, краги

И английский картуз на голове…

(Одни лесные боги ходят наги.)

Он посещал ряды библиотек,

Милый и стройный молодой человек,

Он приобрел некоторую начитанность.

Я не знаю точно, как он попал

К старичку генералу,

Но вот он входит в мирный мир

Наследник варяжских древних кровей,

С поклоном представляется «Иванов»

И добавляет: «entre nous, я князь Барятинский».

Князь сдружился с маститым сапожником,

Приводил заказчиков, доставал иностранные журналы

И к вечернему чаю бывал…

Иногда князь ходил на Лубянку

В то самое учреждение,

Которое все отлично знают…

И легко и надменно смеясь,

Царь-Девица и Пламенный Князь,

По московским прогуливаясь улицам,

Заходят в кондитерский трест,

Телекис выбирает пирожное,

Алкиноя женственно ест…

4

Как-то ночью дрогнул звонок,

Царь-Девица открыла дверь…

Испугалась, метнулась… Пред ней

Кацап, латыш, еврей…

Покинув теплый подвал,

Заспанный дворник зевал…

По углам порылись в пыли

И отца с собой увели…

5

С тех пор прошло немало времени,

Ходили дожди и трамваи

И всё шло к лучшему

В этом лучшем из миров.

В комнате чистой и жалкой – полумрак.

Бес, конторщик, а ныне князь,

Полузакрыв ужасные очи

И пленительно медля в словах, говорит о любви:

«Гунивера, я твой Ланселот,

О, Франческа, с тобою печальный Паоло…»

И тогда, задрожав, окрыляясь,

Протянуло ручку дитя

И коснулось синего френча.

Лопнул бес.

Преисподним рассыпался прахом,

Только желтые краги

Остались на нищем полу.

В эту ночь расстреляли старичка генерала…

А в дальней деревне чернеет изба,

В ней ветхую люльку качает судьба,

В люльке лежит,

Насосавшись на ночь

Скотницыным материнским молоком,

Со своими дядьями по отцу незнаком,

Сын беса — Револьт Иваныч…

1935, Харьков

А.Н. Доррер. Владимир Щировский (1909-1941). Биография (1990) /

Владимир Евгеньевич Щировский был, может быть, последним из плеяды русских писателей, выросших в дворянской усадьбе:

Вблизи лесов и нив у ветреной реченки,

Средь сада нежного стоял прекрасный дом…

Тот дом во мне живет, как роковая завязь

Всех склонностей моих…

Родился Щировский в Москве летом (июль?) 1909 г., но рос в усадьбе под Харьковом.

Родоначальником фамилии считался запорожский казак Савка Щирый, от которого пошел их род. Отец Владимира, женившийся уже далеко не молодым, был сенатором в отставке. Он очень любил и баловал своего единственного сына. Других детей у них не было.

Я в детстве был любим. Лелеяли меня.

Лилеями меня моя река встречала.

Мальчика стали рано учить музыке, и он

узнал могущество рояля.

Я в звук ушел, как в грех – ликуя и страшась.

И неразрывные между собой музыка и поэзия навсегда завладели им.

Время шло. Он поступил в первый класс Харьковской мужской гимназии. Затем началась революция, гимназию закрыли. «И пронеслась над нами гражданская война». Отец умер.

А после всё прошло, утихло понемножку.

Торговкой стала мать. Я в школу стал ходить.

Одновременно со школой В.Е. учился в музыкальном училище. В школе он подружился с Ал. Вл. Науманом, их объединяла любовь к стихам, к размышлениям «о красоте и суете». Эта дружба сохранялась до гибели обоих.

После окончания семилетки Щировский уехал в Ленинград и поступил на «Ямфак» – факультет языко-материальных культур. Вскоре умерла его мать и материально ему было очень трудно:

«Дрова сгорели. Денег нет.

И Музе говорит Поэт:

Мне холодно, моя квартира

Меня страшит, во мгле застыв…» –

пишет он в эти годы. Помогла ему только харьковская двоюродная сестра Любовь Ниловна Васильковская. Однако учился он хорошо, был на виду. Много читал, интересовался философией. Разносторонность его интересов была очень велика. Появился у него новый близкий друг – поэт Владимир Свешников, печатавшийся под псевдонимом Кемецкий. Им нравилось изображать эдаких буршей – веселых, беззаботных студентов…

Но в 1927 году один из студентов, некий Шулика (тоже харьковчанин) донес куда следует, и Щировского из Института «вычистили за сокрытие соцпроисхождения» (А если бы он не скрыл своего дворянства, его бы просто не приняли в Институт).

В том же году был арестован и сослан в Соловки и Свешников. Но и тогда они переписывались и обменивались своими стихами.