Танец бабочки - [9]

— Учиться бить нужно, когда молод, — убедительно произнес младший брат. — Ты знаешь.

Даймё согласился с доводами брата и с удовольствием посмотрел на добычу.

— Не знаю как самурай, а следопыт из него получится неплохой.

2

Ночь. Бездорожье времени. Плотная стена снега. Белый шарф на вершинах гор.

Одежда небрежно скинута на пол: плащ, оби, веер. Ее кимоно и его хакама переплелись в сплошной путанице. Ножны большого меча[15] покрыло женское платье, на рукояти намотан пояс.

Его рука касается женской ладони. Она совсем крохотная. Кончики ее пальцев — как долгое эхо имени. Взгляд сквозь мглу — застывший, туманный.

— Таданао, ты слышишь? — шепчет она.

Будто издалека.

— Слышу.

Глаза едва прикрыты. Окунуться бы в снег. Забыть обо всем.

— Обо всем, — шепчут губы.

— Как меня зовут? — смеется она.

Ее рука скользит по спине и тело отзывается в сладкой истоме.

— Отоки, — шелестит снег.

Ее смех — журчанье ручья. Уткнувшись в лопатки, губы ласкают изгиб спины.

— Отоки, — шепчет ветер.

— Почему ночь не длится вечно? — произносит она с грустью.

— Надоело бы.

— Нет, любимый. Дни меня убивают. Я чувствую, как старею. Мое тело слабеет и тает на глазах. Я слышу течение времени. Оно шумит, словно Такао в межсезонье.

— Ты слышишь время?

— Тебе смешно? — улыбается она.

— Не знаю… Наверное, — сладко потягивается он.

Она прикусывает губу и трется щекой о его виски: — Ты рядом — и тиха гладь реки, еле слышно течение. Но едва ты ускользаешь из моей руки, берешь поводья лошади — и время начинает бурлить. Уже далеко, у ворот Ма, оборачиваешься в мою сторону — время кружит водовороты. Глаза настигают глаза, — и шумит водопад.

Уста слаще меда. Бережный, по — детски нежный поцелуй. Глаза с поволокой, манящие с невиданной силой, в которых так легко потеряться.

Ее ровное дыхание замерло, зрачки расширились. Невыносимая боль пронеслась во взгляде и кровь хлынула горлом ему на грудь.

Лезвие, пронзив сердце, прошло насквозь, прижав тело к доскам.

— Возьми меч и умри как мужчина, — раздалось из сумрака комнаты.

Из незаконченного письма:

«… Мама, жаль, что отец все еще зол на меня. Знаю, что не оправдал ожиданий родителя. Служба при дворце стала в тягость. Я встретил женщину и полюбил ее. И хочу остаться с ней навсегда, увидев Вас в скором времени в добром здравии. Быть может, сердце отца оттает при виде счастья сына.

Спасибо богам за эту милость…»

Красные чернила окропили лист ярким бисером, капля за каплей стекая из рассеченного виска.

3

Он проснулся от настойчивого стука в фусума. Было давно за полночь. За стенами шумел ливень и ночник слабо мигал на полу. Подхватив фонарь, он не спеша спустился по лестнице. Стук повторился с прежней настойчивостью. Рука инстинктивно нащупала малый меч — вакидзаси — для визитеров определенно поздновато.

Фусума — бумажная дверь в деревянном каркасе, бесшумно отьехала в сторону. На пороге было пусто. Дождь лил вовсю, застилая видимость за пару шагов. Стук повторился. Подняв глаза, он нашел разгадку: кукла тэру-тэру — талисман от непогоды — покачивалась на ветру, постукивая о стены. Чертова игрушка! Сняв куклу, он вернулся в дом и застыл от неожиданности. В углу прихожей явно различался женский силуэт. Мгновение спустя — шаг из темени, окуная лицо в свет ночника.

Дыхание замерло.

— Мама…?

Пальцы судорожно сжались. Ливень залил глаза. Тьма…

Он сел на циновке, еще некоторое время приходя в себя. Капли пота покрыли лицо мелкой дробью. Глотая ртом воздух, он медленно приходил в сознание. Сон. Это был сон.

В фусума все еще стучали. Натянув хакама, он спустился вниз, отирая глаза.

— Кто?

Снаружи послышалось неразборчивое мычание. Пьянь подзаборная. Намереваясь устроить незадачливому гостю взбучку, он резко распахнул фусума.

На пороге, рваный и чумазый, пошатывался незнакомец.

— Какого дьявола?! — начал было хозяин, но черты оборванца оказались узнаваемы.

— Мой господин, — прохрипел тот, вдруг свалившись ему на грудь.

Хозяин подхватил незнакомца.

— Матабэй? — изумленно прошептал, вглядываясь в безжизненно повисшее лицо гостя.

Рука нащупала что-то мокрое на спине. Он поднес ее к свету. Кровь. Пятно расплылось перед глазами…

… В сёдзи — решетчатую оклееную бумагой перегородку, стучали. Лучи солнца пробивались в комнату, играя на пересохших губах незатейлевой вязью. Икуно лежал на постели, пытаясь прийти в себя после тяжелого сна. Потянулся к горшку с водой и жадно отхлебнул.

В комнате все стояло верх дном. Мечи в беспорядке пылились на полу. Утварь для чайной церемонии[16] была разбросана по углам. Сам хозяин, сжимая в руке неизвестно откуда взявшийся обрубок хаси[17], своим внутренним состоянием, как и внешним видом, вполне вписывался в общую картину рагрома.

Голова, казалось, вот-вот взорвется от безумного давления. Стук в сёдзи повторился.

— Кого там черти принесли?! — крикнул, не вставая.

— От господина Нибуро, срочное дело! — отозвались со двора.

— Как же, как же, срочное, — пробормотал недовольно. — У меня тоже — срочное! Сакэ[18] есть!?

— Что?

Кое-как натянув хакама, хозяин спустился к гостю. Солнечный свет неприятно ударил по глазам, заставив невольно прикрыться.

— Сакэ, говорю, есть? — повторил просьбу.