Танец бабочки - [10]

Самурай, топтавшийся во дворе, озадаченно уставился на хозяина. Тот проследил за взглядом гостя и осознал ошибку: вместо меча на поясе болтался старый стертый веник.

Самурай поклонился и слегка улыбнулся.

— Есть, — достал флягу.

— Ну, заходи, чего тянешь…

Вино приятно согрело горло, разлившись теплом по всему телу. Икуно прикрыл глаза. Сакэ было желанным гостем.

Самурай, сидя напротив, с интересом изучал помятое лицо хозяина. На первый взгляд тому было лет под сорок. Хорошо сложен, косая сажень в плечах. Лучики морщин возле глаз и первая седина выдавали в нем человека веселого, но бывалого в жизни. Привлекательным хозяина можно было назвать с натяжкой. Икуно определенно не здоровилось. Заплывшие веки свидетельствовали о бурно проведенной ночи. Каждое движение давалось с трудом, а любой неожиданный шум вызывал боль в виске.

— Хочешь? — хозяин протянул флягу в ответ на пристальный взгляд гостя.

Молодой воин жестом отказался.

— Правильно, зло, — кивнул Икуно и смачно отхлебнул большой глоток.

Самурай терпеливо ждал. Перед поездкой господин Танго инструктировал воина:

— Думаю, он тебя понравится. Несмотря на то, что он немного странный.

— В каком смысле?

— Как тебе сказать… Мы все немного не в себе. Разве что у него это ярко выражено, — загадочно отвечал Танго.

Воин вопросительно уставился на седобородого старика.

— Нет, не бойся, он не сумашедший, — усмехался Танго, перебирая чётки как заправский монах-отшельник. — Просто он довольно своеобразен. Ты поймешь, когда увидишь.

На лице самурая читалось сомнение:

— Можем ли мы довериться ему?

Старик задумался и от этого морщины на его худых скулах сделались резче.

— Могу тебя заверить, что из всех нормальных я бы предпочел слегка слабоумного Ямадзаки, — произнёс насмешливо.

— Почему?

— Он не бросает слов на ветер. И это одно из его чудачеств.

Молодой воин все еще сомневался. Танго хотя и выглядел почтенным старцем, но пользовался всеобщим уважением, несмотря на преклонный возраст. И если сухощавые руки даймё подрагивали, а правый глаз то и дело бил тик, то ясности мысли старика завидовали даже бонзы[19], словоохотливые и остроумные в речах.

— Вы в нем уверены?

— Можешь не волноваться, — заверил Танго. — Если он увидит, что ты достаточно серьезен, он постарается соответствовать.

— Что значит «достаточно серьезен»?

Танго улыбался. Ему хотелось сказать больше, но он передумал.

— Езжай. Ты все поймешь впоследствии, — сказал упрямо.

Старик, казалось, о чем-то задумался.

— Что? — спросил самурай.

Даймё смотрел с нескрываемой грустью.

— Видимость обманчива, — уклончиво сказал Танго. — Поэтому привязывай даже жареного цыпленка.

— Это вы к чему? — насторожился самурай.

— Не стоит недооценивать даже полоумных, — внушительно произнес даймё.

Доводы господина Танго оправдывались сполна. Первое впечатление вызывало противоречивые чувства. Самурай проделал долгий путь прежде чем добрался к дому на окраине леса. Все кругом заросло диким кустарником и воин первое время сомневался, что в этой забытой богами глуши обитает живой дух. Каковым же было его удивление, когда из срубленного из сосны жилища откликнулись на зов. Воспитание не позволяло воину выдать свои чувства и, как подобает гостю, он старался держаться вежливо и благопристойно. Даже несмотря на то, что человек, сидевший перед ним, напоминал скорее лесного разбойника нежели благочестивого прихожанина. Растрепанная густая прядь черных волос, серое изношенное платье, неухоженная борода и наконец заплывшие туманом глаза — всё это нельзя было назвать обыденным видом мирского человека. Хотя прямота хозяина и подкупала гостя, воин с большей охотой предпочел бы приличествующие случаю церемонии и правила хорошего тона. Однако надеятся на это не приходилось — стоило только взглянуть на беспорядок царивший в покоях. Создавалось впечатление, что по комнате промчалось стадо кабанов. Разве что два меча в инкрустированых бронзой ножнах говорили о принадлежности хозяина как минимум к воинскому сословию. И беззаботность, с которой тот закладывал сакэ с самого утра, позабавила, но и насторожила гостя, поскольку прежде всего служебный долг привел его в столь неблаговидное место.

Видя, что воин метает косые взгляды на всеобщий хаос в комнате, Икуно бросил как бы между прочим:

— Землетрясение.

Самурай, хоть возможно и походил на глупца, но поверить в такую чушь определенно отказывался, учтиво улыбнувшись.

Икуно, тем временем, успешно обрел малую долю способности к связному мышлению.

— Ну, с моими делами разобрались, — произнес довольно, поставив флягу. — Давай теперь с твоими.

Гость вынул из платья пергамент и с поклоном передал хозяину.

— Что это? — вяло поинтересовался Икуно.

— Прошение от господина Нибуро, — поклонился самурай.

— Бумага с утра — жди беды, — заметил хозяин хмуро.

Икуно поднес лист к глазам и отшатнулся — иероглифы бешено плясали.

— Дьявол! Что у вас там кузнецы писарями подрабатывают? Или писари кузнецами? Не разобрать ни черта! — пробормотал радраженно.

Самурай вознамерился было помочь.

— Подожди — махнул рукой хозяин и, морщась, отхлебнул из фляги.

Однако попытка не привнесла ясности. Смысл написанного никак не мог пробиться сквозь головную боль. Понимая тщетность своих усилий, Икуно оставил всякие надежды на самостоятельное прочтение.