Танец бабочки - [89]

— Тогда для нашей страны не всё потеряно, — говорит, отдышавшись. — Однако для тебя могут наступить трудные дни.

— Почему?

— Твоя откровенность знает меру. А это говорит об уме.

— Это плохо, господин?

— Конечно. Умный хорош если не как союзник, то как мертвец.

— Что же делать?

— Как обычно — прикинуться дураком. Не лезть на рожон. Стать незаметным.

Раствориться.

Даймё неподвижно созерцает дрожащее пламя свечей.

— Будь таким, каким тебя хотят видеть, и ты в игре, — говорит с надрывом.

— А если я попробую быть собой?

— Тебя выбросят. Люди боятся непонятного. А когда ты удобен — ты нужен.

Кажется, Лао-цзы научал учеников стать бесполезными. Но к сожалению мы живем в человеческих чащах. А здесь все повязано на выгоде. Так что если хочешь жить — стань выгодным.

Куртизанки порхают вокруг Нибуро, словно стая ночных бабочек. По углам веранды горят лампады. Невдалеке слышится стук жука-молотильщика. Народные поверья твердят, что он поверил в Будду и ползает, отбивая поклоны. Под этот мерный стук Икуно почему-то вспоминает звуки барабана во время ритуальных танцев микагури и каменные изваяния льва и злой собаки у синтоистского святилища. Усопшие, под разными масками стучатся в его двери и не дают покоя. И даже угощенья для призраков, которое традиционно выставляют в дни праздника Бон не ублажают мертвецов. Они жаждут успокоения.

Икуно решается на откровенность:

— Надеюсь, господин, узнать правду никогда не поздно?

Даймё обжигает взглядом:

— Смотря какую. Правда иногда убийственна.

Так или иначе оба воина понимают: беззаботная беседа лишь ширма. Прелюдия грядущего, суть которого — истинная причина встречи.

Властитель долго смотрит в упор на рёнина.

— И что у тебя на уме? — произносит с легким интересом.

Икуно молчит. Нибуро дает знак женщинам и те исчезают.

— Ну? — ставит чашу.

— Синмэн был убит, — бросает следопыт.

Тишина зависает в покоях словно темное облако. Огонь свечей меркнет.

— Как убит?!! — восклицает даймё.

— Обыкновенно. Ударом клинка.

— Не понимаю… А сэппуку?

— Не более чем представление театра Но[63], господин. Красивое представление.

Хозяин склоняет голову. Мысли проносятся ослепительным фейерверком. Время замедляет свой бег.

— Откуда такие сведения? — даймё все еще сверлит пол.

— Разрез живота сделан в обратном направлении.

— И что?

— Разве Синмэн был левшой?

Даймё ухмыляется вдумчивому доводу следопыта, но как-то кисло. Нибуро поднимается и медленно идет по веранде. Гость вежливо встает. Звуки природы теряют свою привлекательность.

— Ты знаешь свое дело, — медленно оборачивается даймё.

— Это моя работа, господин, — кланяется рёнин.

Хозяин резко подходит вплотную.

— Кто убийца? — спрашивает ледяным тоном.

— Пока неизвестно.

— Предположительно?

Икуно красноречиво молчит.

— Кто-нибудь из моего окружения? — ловит мысль властитель. — Мотив?

— Личная неприязнь. Возможны еще что-то.

Хозяин присаживается. Икуно непроизвольно чувствует как между ним и господином выростает незримая стена отчуждения.

— Ты знал все с самого начала?

— Вы меня переоцениваете.

— Кто знает, кто знает, — ворчит Нибуро, бросая короткие цепкие взгляды.

Следопыт молчит, немного склонив голову. Даже сейчас даймё не в силах проникнуть в душу этого человека. Речь рёнина спокойна и рассудительна. Манеры ни чем не выдают беспокойства. Есть ли за невозмутимостью воина нечто большее, известно лишь богам?

— Н-да… Хорошего мало, — хмурит брови даймё. — Все это может бросить тень позора на наш клан. Кто еще знает об этом?

— Никто.

Неизвестность в глазах хозяина — как грозная тень.

— Я не могу допустить, чтобы славное имя клана было опорочено, — заявляет Нибуро.

— Ссоры — дело обычное, господин, — как слабый аргумент преподносит Икуно.

— Так или иначе. Всякая вероятность огласки должна быть исключена!

Холодные интонации хозяина указывают на серьезную обеспокоенность. Икуно даже не может предположить, что из всего этого получится. Известие о насильственной смерти Синмэна пришлось Нибуро ни по душе.

— Ты хорошо поработал. И мы хорошо отблагодарим тебя. Дальнейшее выяснение оставим на рассмотрение совета старейшин нашего дома. Это наше дело и нам его решать.

Заявление сделано с видом ультиматума. Хотя достаточно вежливо.

— Я понимаю вашу озабоченность, — говорит Икуно. — Однако я подотчетен даймё Танго Масамори, имеющему в этом деле прямую заинтересованность.

— Мы не дети. Все имеет свою цену, — прохладно бросает хозяин. — Назови ее.

Неожиданный поворот.

— Я иду на это только ради интересов клана, — говорит даймё. — Все просто: ты подтверждаешь самоубийство Синмэна и даешь мне гарантии неразглашения.

Если заявление хозяина и могло поразить, то только не следопыта. Икуно смотрит на даймё с легким недоумением.

— Простите, господин, но я не могу не учитывать чувства даймё Масамори.

— Не беспокойся. Убийца будет наказан и честь Синмэна восстановлена.

Вот он — тонкий лед. Стоит оступиться и назад уже нет возвращения. История знает много примеров самураев, которые были отличными воинами, будучи обыкновенными слугами, но как только власть или деньги падали к ногам, люди превращались в сумасбродов и мошенников. В старину смелость считалась высшей добродетелью и воинам многое прощали за доблесть на поле брани. Но кто знал: простили ли они сами себя или престыженные, совершили сэппуку? Впрочем, некоторые даже и не помышляли о покаянии и это было хуже всего.