Танец бабочки - [38]

— Жизнь — это не повод для утешений.

Слова отца навсегда врезались в память. Как цветы сакуры, обласканные светом полной луны, когда первые теплые весенние ветра приносили дыхание самой жизни, а в полях расцветали глицинии. В такие дни оживали даже шедевры скульптора Хидари Дзингоро опьяненные красотой природы. И только те, кто вкусил пищи с очага страны мертвых уже не могли вернуться на благословенную землю. Иттэю уже не суждено было увидеть алые цветы сливы в снегу, услышать гул тайко — барабаны бога грома Райдэна и заглядется на девушек в ярких кимоно, со смехом ловящих светлячков вечерней порой.

Почитай родных, душой и телом служи господину, проявляй сострадание и помагай людям — так учил отец. Нельзя было так просто отмахнуться от заветов предков и тешить свое тщеславие слепой погоней за грудой безделушек. Как говорил Будда: «… сокровища из золота и драгоценностей вижу я грудами кирпича и булыжника…». Кто знает, возможно, сумев обрести понимание духа былых времен, Икуно удастся глубже понять себя. Ведь недаром отец стремился открыть ему бусидо. Старческой причудой это не назовешь. Путь воина постигается в служении. Долг звал юношу в Хидзэн. Наступил час окончательного выбора. Если только…

— Господин, — раздался за спиной слабый голос.

Икуно обернулся. Матабэй мутным взором блуждал по комнате. Юноша подбежал к слуге.

— Я здесь, — взял за руку.

— Это не моя вина, не моя… — прохрипел слуга, попытавшись подняться.

— Успокойся, — Икуно придавил больного к циновке.

— Я не смог, не смог… — Матабэй дрожал от переполнявших чувств.

— Я верю тебе, Мата. Теперь успокойся и ложись.

— Вы будете презирать меня? — вопрос застыл болью в глазах слуги.

— Презирать? За что?

— Я должен совершить цейфуку[49].Я не смог помочь господину Ямадзаки.

— О чем ты?

Матабэй в отчаянии запрокинул голову.

— Я не успел… Просто не успел…

Икуно пытливым взором пожирал слугу.

— Не волнуйся. Я верю тебе, Мата. Теперь не торопясь, скажи что произошло? Как умер отец?

Собравшись с силами слуга, глотая слёзы зашептал хриплым голосом.

7

Снег мягко хрустел под ногами. Было уже позднее утро, когда молодой человек в монашьем платье переступил черту города. Последний час пути отдавался в груди бешеным сердцебиением.

Юноша остановился в нерешительности менее чем в ста шагах от дымящихся выгоревших останков придорожной гостиницы. Здание сгорело до тла. Сухая зима способствовала пламени. Чернота обуглившегося дерева ярко контрастировала с белизной снега. Небольшие группы людей сновали вблизи, уныло рыская среди обламков стен. Тучного вида мужчина, смахивавший на чиновника, монотонно распрашивал второго, сидевшего на поваленной сосне, обхватив руками голову, — очевидно, хозяина гостницы.

Слуги выискивали то, что не досталось огню.

— И что вы сделали? — чиновник хмуро уставился на хозяина.

— Я закричал и все заорали кто во что горазд, — нехотя отвечал пострадавший. — Началась толкотня.

— И вы ничего не видели?

— Что я мог видеть в той суматохе? Все, кто успел, выбежали как преследуемые дьяволом в дверь.

— А как же те четверо?

Монах, стоя невдалеке, прислушивался к разговору. При последнем упоминании юноша насторожился.

— Откуда мне знать? — обречённо развел руками хозяин. — Разве в том аду поймешь? Все с ума посходили. Думаю, им просто не повезло.

— Возможно, — пробормотал чиновник.

Монах приблизился.

— Что вам угодно? — толстяк гордо окинул монашье платье юноши.

— Большая беда постигла несчастного хозяина, — согнулся в поклоне молодой человек. — Я бы хотел помолиться вместе с вами за тех, кого Будда призвал к себе.

— К сожалению, у нас нет времени, осё[50].Думаю, ваших молитв будет достаточно, — сухо бросил чиновник.

— Что ж, могу узнать я имена несчастных?

— Ямадзаки, Танго, Ниида, — лениво произнес толстяк. — Личность последнего устанавливается.

— Неужели сам даймё Танго Масамори? — испугано промолвил монах.

— Нет, сын — Танго Таданао, — уточнил чиновник.

— Несчастная девушка. Она была так прекрастна, — сказал хозяин.

— Девушка была с ним? — спросил юноша.

— Думаю, они были парой и… — промолвил хозяин.

— Это только предположение, но вы можете вознести молитвы за всех, — поспешил ответить чиновник.

Красноречивый взгляд толстяка говорил о том, что разговор окончен.

— Да хранит вас Амида, — поклонился юноша.

Чиновник, продолжив беседу с хозяином, тем не менее несколько раз оглянулся, провожая взглядом одинокую фигуру. Монашье платье Дайю скрыло Икуно от любопытных глаз. Повернувшись спиной, молодой человек внутренне содрогнулся. Бедный отец! Смерть настигла за несколько часов до встречи. Что толкнуло Ямадзаки на долгую дорогу к сыну?

Толстяк тем временем поблагодарил хозяина и, вскочив в седло, направил коня к городу, нетерпеливо пришпоривая. Судя по всему дело не терпело отлагательств. Обогнав монаха на подьезде к городским воротам, всадник быстрым галопом пронёсся по замерзшим улицам, распугивая прохожих. Харчевня вблизи рыночной площади стала конечным пунктом. Наездник натянул поводья, спешившись. Передав коня молодому прислужнику, нарочито спокойно толкнул сёдзи.

Утро не пестрело посетителями. Несколько купцов коротали время за чаем.