Танец бабочки - [19]

— Так, по-твоему, все это выдумки?! — взвился Матабэй.

— Ясное дело. Всем известно, что ты мастер позаливать.

Такаги любил деда и обвинения показались незаслуженными. Схватив первый попавшийся прут, малец вбежал на веранду и накинулся на обидчиков.

— Вот чертов самурай! Угомони маленького засранца, Матабэй!

Дед ухватил Такаги за талию и усадил к себе на колени.

— Ну-ну, Такаги, успокойся.

Старики удрученно уставились в пылающее гневом личико. Такаги определенно был настроен решительно.

— Ты хоть меч-то спрятал от греха подальше? — испуганно поинтересовался Судзуки.

— Переживаешь, что Такаги отрежет тебе яйца? — парировал Матабэй. — Они ведь и так уже тебе ни к чему.

Старики захохотали. Матабэй на правах хозяина налил в чаши спиртное. Такаги, пригревшись в объятьях деда, сонно наблюдал, как гости смаковали сакэ.

— И все-таки, — лениво промолвил Судзуки, — Синмэн ушел как воин. Не знаю уж, в чем причина, но имя предков не опозорил, это точно.

— Вскрыть себе живот — много ума не надо, — пробурчал хазяин.

— Много ума не надо, чтобы слушать то, что ты нам об Иттэе заливаешь, — огрызнулся Судзуки.

— А что? — вскинулся Матабэй.

— А то, что это сплошь байки! Поди, двадцать лет прошло.

В кругу стариков зависла неловкая тишина.

— Жаль, конечно. Сгореть на пожаре — глупее смерти для самурая нет, — смягчился Судзуки. — Но такова карма Ямадзаки, что тут сделаешь? Хотя, что Синмэн, что Иттэй — два мастера были.

— Синмэн господину и в пуп не дышит, — завелся Матабэй. — Ты их не ровняй!

— Опять за свое, — развел руками Судзуки.

Старики засмеялись. Матабэй прикусил губу, с досадой глядя на собеседников. То, что его слова ставились под сомнение, угнетало старика.

Хозяин кисло усмехнулся. Никому не было дела до его выдумок, как выражались соседи. Настойчивый до идиотизма старик вызывал теперь лишь недоверчивую усмешку. И хотя внутри все кипело от негодования, Матабэй взял себя в руки, напустив добродушный вид. Люди охотно верят лишь в то, во что хотят верить.

7

Харчевня встретила шумом и беспорядочной толкотней. Протиснувшись между посетителями разных сословий, попутчики уселись на свободные места.

Икуно осмотрелся. Служивые играли в го[32].Несколько самураев тешило себя сёги[33].Крестьяне вели беседы за сакэ без лишних выдумок.

— Что пожелают гости? — как джин из бутылки возник хозяин, приземистый мужчина средних лет.

Гость взял инициативу на себя:

— Сакэ.

— А покушать? — подобострастно наклонился мужчина.

Лицо Мунисая красноречиво говорило, что пища вряд ли задержится в желудке.

— Воздержимся, — ответил Икуно. — У моего друга несварение.

— Понимаю. Все сделаем, — хозяин испарился подобно тени.

Посещение дома с покойным оставило гнетущее впечатление. Икуно был не новичек в таких делах, но старался растягивать удовольствие от созерцания трупа не больше, чем требовалось. Мертвецы не лучшее соседство. Да и кроме того боги отворачивались от скверны. Но даже если так, с этим ничего не поделаешь. Остается только возносить молитвы, даже если приходится запятнать себя кровью.

— С чего такой прием? — спросил гость. — Чувствую себя желанной женщиной.

Мунисай пожал плечами:

— Я служу даймё. Меня здесь знают.

— Значит, ты угощаешь, поскольку я здесь на птичьих правах. Да и в карманах не густо.

— Господин щедро отблагодарит вас за работу.

— Или накажет, — скривился Икуно.

— Но… — попытался протестовать самурай.

— Нет ничего однозначного, Мунисай. Мысли шире.

Икуно раскурил трубку. Здесь, в окружении простолюдинов, людей из воинского сословия, а то и обычных ремесленников, он чувствовал себя в привычной среде. Как рыба в многоликой стае. Даже если некоторые оборванцы не отличались безупречностью манер, простодушие — их козырная карта, неизменно подкупало, иногда до умиления. Конечно среди них мог оказаться вор или человек сомнительной репутации, но выпивка развязывала языки и даже с последним негодяем случалось мило поболтать на откровенные темы.

Мунисай исподволь посматривал на гостя. Самураю никак не удавалось составить для себя цельную картину его личности. Неброский потрепанный вид, грубоватое поведение. Ни будь при госте мечей, воин при встрече наверняка принял бы его за обыкновенного попрошайку. И вместе с тем навыки владения мечем, верховой ездой, хлоднокровие в острых ситуациях указывали на значительный жизненный путь. Фигура гостя интриговала.

— Вы давно знакомы с даймё Танго? — ненавязчиво спросил самурай.

Глаза гостя потеряли привычный блеск, словно подернулись полосой тумана.

— Доводилось встречаться, — произнес сдержанно.

— Танго отзывался о вас с уважением, — настойчиво сказал Мунисай.

Икуно разгадал осторожный интерес воина.

— Слова — всего лишь пыль, — ответил скупо. — Не бери к сердцу.

Несмотря на видимое нежелание гостя к беседе, самурай решил не отступать.

— Разве он не прав? — дотошно выпрашивал.

Икуно, с наслаждением вдыхая дым, прищурился как кот.

— Для тебя это так важно? — спросил со скукой в голосе.

— Возможно, — упорствовал воин.

— Значит, возможно, даймё не далек от истины. Кроме того, слушать старших — признак дальновидности.

Гость был крепким орешком. Двусмысленные ответы ничего не сказали самураю. Развеять туман не удалось. Молодой воин в который раз почувствовал себя глупцом, которого водят за нос. Один из патриархов дзен-буддизма Догэн любил говорить: «Единственное учение, которое открывает дорогу к просветлению — это дзэн. В дзэн нет учителей и нечему учить». Однако самурай не достиг еще той глубины сознания, где отпадает надобность в вопросах и внешнем руководстве. Его голодный ум находил единственную возможность утоления жажды знаний только в прямом общении.