— Но ведь такие операции делают! И люди остаются живы.
— Да. И долго живут. И работают.
— Спасибо вам, доктор.
— Не за что.
Она благодарила его за надежду, которую он вселил в нее.
«Ибрахим будет жить. Он должен жить», — думала она, наугад ступая по лестнице.
Она не могла представить себе, что все может случиться иначе.
И что случится это сегодня ночью.
Спустилась на первый этаж и в каком-то странном оцепенении застыла около двери в президиум.
— Жамилят! — Ее возвратил в себя знакомый голос Бекболатова. — Что с вами? Вы в состоянии выступать? — сказал он, взяв ее за руку.
Она молча кивнула: «да».
Ни о чем не расспрашивая, Бекболатов под локоть провел ее в президиум и усадил рядом с собой. Поднял руку. Ей был знаком этот жест — вот так же однажды он поднял руку там, в Большой Поляне, когда она приехала с ним на колхозное собрание... Переиначившее всю ее жизнь.
Зал притих. И ей вдруг почему-то показалось, будто она не в Нальчике, а в Большой Поляне, те же напряженные взгляды, много-много знакомых лиц, притихли, ждут ее слова. И в наступившей тишине прозвучал твердый голос секретаря обкома:
— Продолжаем работу. Слово имеет первая в республике женщина, возглавившая колхоз, председатель колхоза «Светлая жизнь», вы все ее знаете — Жамилят Тауланова!
Он хотел добавить что-то еще, но гром аплодисментов заглушил его голос. И Жамилят почувствовала, как Бекболатов незаметно легонько сжал ей руку. Как и тринадцать лет назад, в партизанском отряде, когда провожал ее на рискованную операцию, — словно напутствуя: «Всяческих успехов тебе, Жамилят!»
Она встала и уверенно пошла к трибуне.
