Тамада - [81]

Она проводила его до машины.

8

Дверь отворила Нажабат, щеки ее были розовыми ото сна, — кинулась на шею матери:

— Мама! Мамочка!

От дочери веяло постельным теплом и знакомым запахом дома.

— Я разбудила тебя, доченька?

— Я только-только проснулась и сразу подумала: вечером позвоню маме, вдруг слышу звонок, меня как-то сразу, сама не знаю почему, осенило: мама приехала! Дверь отворила — и правда, ты стоишь!

Нажабат помогла матери снять пальто, повесила на вешалку. И с тревогой спросила:

— От Ахмата по-прежнему ничего?

— На прошлой неделе наконец получила письмо. Большое. Негодник, заставил волноваться тебя и меня. Пишет, все у него в полном порядке.

Как все знакомо в квартире! Но в то же время почувствовала, что отвыкла от былого домашнего уюта. Казалось бы, каждая вещица тут знакома, привычна, но в то же время — как она сама далека от прошлой своей жизни!

Нажабат убежала на кухню готовить завтрак.

Жамилят присела на краешек дивана. От долгой дороги поламывало поясницу. Взглянула на часы: без пятнадцати восемь. А совещание должно начаться в одиннадцать. Впереди еще есть время немного побыть дома. Можно было бы успеть навестить Ибрахима, но она еще по дороге в город договорилась с Харуном, что тот навестит его утром, а она вечером.

— Мам, ты чего сидишь, как гостья?

— Да, да, — спохватилась Жамилят. — Принеси, пожалуйста, мой халат.

Завтракали на кухне. Нажабат без умолку говорила о своих студенческих заботах, об Ахмате, без которого стало ей одиноко, по вечерам не с кем перемолвиться словом, — о своей волейбольной команде — скоро соревнования на первенство республики, и на этот раз они займут первое место, как дважды два!

Дочь решила не ходить на первые лекции.

— Ведь ты так редко приезжаешь! А я так соскучилась! — сказала она.

Долго сидели на кухне и говорили, говорили...

Из дому вышли вместе, попрощались на перекрестке до вечера.

День выдался редкостный: безветренный, на небе ни облачка — так много солнца.

Она шла знакомой дорогой по проспекту Ленина. Как много знакомых лиц. Налево, направо:

— Салам!

— Привет!

Если сейчас пойти по этой улочке с развесистыми платанами, выйдешь к чугунным решетчатым воротам больницы, в которой лежит Ибрахим. Должно быть, ему там очень одиноко. Вспомнила про кошелку, которую прихватила с собой из Большой Поляны, в ней лежит передача для Ибрахима: сотовый мед, свежее масло, сыр, фрукты. Вечером она все это отнесет ему.

А вот и обком. Возле него ряды машин — приехали на совещание из районов секретари райкомов, председатели колхозов. Вон и Аскер. Увидел ее. Издали помахал рукой. Вечером он увезет домой Харуна, а она здесь останется дня на два-три.

В вестибюле не протолкнешься — так много народу.

Ее избрали в президиум. С коротким вступительным словом выступил Бекболатов, потом взял слово пожилой председатель колхоза, которого Жамилят не знала. Он говорил о большом саде, который они заложили еще в прошлом году, о выгодах садоводства в их районе. И Жамилят вдруг вспомнилось, как в августе она с Ибрахимом выбирала участок для закладки сада. Ибрахим советовал посадить сад близ аула, на кюнлюме. А бригадир садово-огородной бригады Шимауха был настроен против сада вообще.

— У нас сады плохо плодоносят, — говорил он, недовольно размахивая руками. — У нас и так земли мало, а тут еще сад надумали разводить! Не вырастет никакого сада!..

— Конечно, плохо плодоносят, — горячился Ибрахим. — А ты вспомни своего соседа Бийберта. Приусадебный участок у него маленький, а в прошлом году по осени две грузовые машины с яблоками и грушами в Пятигорск вывез на базар.

— Это другое дело, он хороший садовод.

— А ты, Шимауха, выходит, плохой? Ну, а раз ты плохой — придется решать вопрос на правлении о твоей должности. Кого бы ты посоветовал вместо себя? Может быть, своего соседа Бийберта?

Шимауха аж взвился, как ужаленный.

Потом решили создать две бригады. Садовую и огородную. Возглавлять садовую бригаду взялся Бийберт. В октябре из плодопитомника привезли саженцы, посадили на том самом месте, которое так приглянулось Ибрахиму. Жаль, что ему не довелось увидеть, как закладывали сад.

Кто бы ни выступал, она постоянно ловила себя на мысли, что вольно или невольно думает об Ибрахиме. Тщетно высматривала она в зале Харуна, его не было, и это беспокоило Жамилят. Значит, задержался в больнице. А вдруг что случилось?

Ей предстояло выступать первой после перерыва.

В перерыве она наконец увидела Харуна. Тот только пришел, вешал в раздевалке пальто. Лицо сосредоточенное и хмурое. Да, задержался в больнице. Но к Ибрахиму его не пустили, как он ни настаивал, даже ходил к главврачу. Не допустили потому, что в больнице карантин и к больным никого не пускают.

— Он очень плох, Жамилят, — проговорил он тихо.

Она бросилась искать телефон. Ей сказали, можно позвонить из библиотеки, на втором этаже. Дозвонилась и разговаривала с его лечащим врачом. Тот говорил, что Ибрахиму предстоит сгерация, отнюдь не простая, опасная, но другого выхода нет. Придется удалить легкое, каверна на каверне.

— Очень серьезная операция, — снова добавил врач.