Тамада - [77]

Амин Гитчеевич резко повернулся и, ни с кем не попрощавшись, направился к своей машине. И когда шофер тронул с места, с ненавистью взглянул в заднее окно: Харун и Жамилят стояли на дороге и молча смотрели ему вслед.

Когда машина растаяла в клубах пыли, Харун повернулся к Жамилят и крепко пожал ей руку:

— Я боялся, что ты попадешь в капкан Амина Гитчеева. — Он вытер платком пот со лба. Перехватив недоуменный взгляд Жамилят, продолжил: — Амин, надеясь на твое упорство, видимо, хотел этот вопрос о картошке поставить на бюро райкома. Персональный вопрос о Жамилят Таулановой. И добился бы тебе строгого выговора по партийной линии. Один строгач, второй... А там, сама знаешь... Я по его глазам видел: растерялся, когда ты согласилась. Ты, Жамилят, можно сказать, нокаутировала его.

— Неужели Амин вообразил, что я испугаюсь бюро? Выговора?

— Да, видимо...

— Сегодня вечером обязательно надо собрать правление. А где Ибрахим? — спохватилась она, оглядываясь по сторонам. — Это не он вон там, на том конце поля?

— Кажется, он.

— Ладно, не будем ему мешать. Пойдем, я расскажу по дороге, что я решила...

5

Беспокойно было на сердце у Жамилят: почти месяц, как от сына из Москвы нет весточки. Как он там один в незнакомом городе? С Нажабат проще, она ведь под боком, в любое время можно снять трубку и позвонить домой, услышать ее голос: «Все в порядке, мам!» А сын... Месяц назад выслала ему триста рублей — дополнительно к стипендии. Но ведь уже месяц прошел. Надо послать еще.

Здание почты размещалось в небольшом каменном домике близ правления. И когда пришла туда, лишний раз спросила, не было ли для нее письма из Москвы.

— Мы вас в любое время найдем, — улыбнулась светловолосая девушка. — Как только придет — сразу вручим.

— Спасибо. Я очень жду этого письма. От сына.

— Мы знаем. Он ведь в Москве учится.

— Откуда вы знаете?

— В ауле все друг про друга известно. Шаг сделаете, а люди уже знают, куда вы идете.

Жамилят улыбнулась: ей была приятна дружелюбная откровенность девушки. Кстати, кто она? Волосы как солома, голубые глаза, лицо круглое, и нос курносый. Не горянка. Из России, наверное.

— Я с бабушкой и дедом сюда приехала. Из Баксана. Их на свиноферму пригласили работать... Мне тут больше нравится, чем в Баксане.

— А родители?

— Отца на фронте убили, а мама... у нее было сердце слабое. Я семь классов кончила — на почту пошла работать. Давно работаю. Почти три года. Сперва — в Баксане, а теперь — здесь.

В это время, хлопнув дверью, вихрем влетел комсорг Азнор. Увидав его, девушка смутилась, опустила ресницы, щеки ее зарумянились. Наверное, Азнор никак не ожидал застать здесь председателя. Он остановился посреди комнаты как вкопанный, смущенно переминаясь с ноги на ногу. Вид у него был такой растерянный, что у Жамилят невольно вырвалось:

— Что стряслось?

— Н-ничего...

— Ты не ко мне?

Он покачал головой: «нет».

Жамилят искоса взглянула на девушку: та сидела за деревянной стойкой, механически перебирая какие-то квитанции, щеки ее были уже не розовыми, а пунцовыми. Улыбнувшись, Жамилят подтолкнула к стойке смутившегося Азнора и сказала:

— Пошла я, дети мои. До свидания.

Вернувшись с почты, в кабинете застала в сборе почти все правление колхоза. Не было только Ибрахима и двух бригадиров. Бригадиры вскоре появились. Ибрахима подождали еще минут десять, начали заседание. Вcе знали, что на повестке дня только один вопрос: о дополнительном плане на картофель. И поскольку все это знали, никто не делал сообщения, а сразу посыпались вопросы: «Почему? С какой стати? С чем сами останемся?» Харуну пришлось постучать карандашом по графину, чтобы унять эту разноголосицу. Поднялся Мухажир Асланов, бригадир тракторной бригады.

— Жамилят, что же это такое? Как это называется? Работали, надеялись, и опять все обернется одними обещаниями?

Заседание вел Харун — он занимал место во главе стола, а сама Жамилят, как вошла, села возле двери, рядом с излюбленным местом Али. Не вставая с места, она ответила бодро Мухажиру:

— Да, мы выполнили свой план. Картофель у нас уродился хороший. Но мы должны помочь району.

— Совсем недавно, если вы помните, товарищ председатель, здесь же, в этой комнате, правление решило выделить картофель на трудодни, — сказал Мухажир. — Мало того, мы оповестили об этом всех колхозников. Мы обнадежили всех, что в этом году они наконец получат плату за свой труд. Что же получается? Люди поверили, стараются изо всех сил, никогда еще у нас в колхозе не работали так, как в этом году. Подумайте, товарищ председатель, прежде чем принимать такое решение!

Все зашумели, поддерживая Мухажира.

Жамилят на минуту стало обидно и больно, что все они могли так подумать о ней, хотела встать и ответить. Но тут Харун постучал по графину, призывая к тишине.

— Внимание, внимание, товарищи! Что же вы, не зная всего, кричать-то начали. Картофель есть у каждого колхозника на приусадебном участке. Так ведь? Если выдать его еще и на трудодни, у людей появятся излишки, которые начнут продавать. А выгодно ли везти продавать картошку за тридевять земель? Ухлопаешь на продажу силы, время, а выручишь мало. Поэтому наш председатель предлагает — продать картофель государству, а колхозникам на трудодни выдать деньгами.