Тамада - [33]

А Нажабат тоже можно понять: ревнует брата к той девчушке. И, конечно, беспокоится, когда он задерживается...

В половине девятого пришел Ахмат. Как ни в чем не бывало поздоровался с матерью, разделся, и лишь когда заметил суровый взгляд сестры, спросил у нее:

— Успела нажаловаться?

— Она не жаловалась, она правду сказала, — вздохнув, ответила Жамилят. — Ты очень поздно приходишь домой. Где ты сейчас был?

— В радиоклубе.

— А если точнее?

— Мам, ты мне не веришь?

— Я не собираюсь учинять тебе никаких допросов. Но твое поведение — ты поздно приходишь домой, — да, да, такое поведение может вызвать разные подозрения, например, уж не связался ли ты с какой-нибудь дурной компанией...

— Как ты можешь так говорить, мам? — возмутился Ахмат.

— Ладно, оставим этот разговор. Кстати, принеси и покажи свой дневник.

Ахмат вышел в соседнюю комнату, вернулся с дневником и молча протянул матери. Она посмотрела дневник за последние недели: только одна четверка за сочинение, остальные — пятерки. Ахмат стал учиться лучше, чем в прошлой четверти, но на одной из страниц была запись учительницы: «Ваш сын пропустил два учебных дня, его не было во вторник и среду. Справка от врача не представлена».

— Ты болел в эти дни?

— Нет.

— Где же ты был, Ахмат? — строго спросила она.

— Я... Я уже не маленький, мама, и могу отдавать отчет своим поступкам. Но такого отчета тебе я давать не буду. Не потому, что не хочу, а просто потому, что дал слово другим...

— Кому «другим»? Ты со мной не откровенен. Такого не было раньше. Я больше не буду с тобой разговаривать до тех пор, пока ты не объяснишь, где пропадал эти два дня.

Позже, когда легла в кровать, не давали покоя мысли о сыне. Что с ним происходит? Совсем не похож на прежнего, ласкового Ахмата. Возрастные явления? Ломка характера? Может, все-таки нужно было взять его с собой в Большую Поляну? Но ведь там пришлось бы ему не по душе. Надо подождать, что будет дальше. И надо наказать Нажабат, пусть она почаще звонит.

Как плохо, да, да, как это плохо, когда нет возможности наблюдать за сыном каждый день, как раньше.

Уснула с нелегкими думами обо всем на свете: об Ахмате и о том, что утром надо быть пораньше в ауле, — нужно завтра же послать на фермы колхозный актив, чтобы экономнее, с толком использовать приобретенные корма: сено, солому, силос, жмых, отруби, кукурузу. А Нажабат нужны туфли на высоком каблуке: сказала, что в городе таких нет, они сейчас очень модны, но могут быть в райцентре, пока туда на них мода не дошла, и ей, Жамилят, надо посмотреть, есть ли такие. Подумала и о том, что завтра во что бы то ни стало надо побывать на молочной ферме, взглянуть, как там дела. Столько забот! А тут еще Ахмат со своими фокусами...

Среди ночи проснулась. Дети крепко спят, иногда слышится сонное бормотание сына. Зажгла свет и села к столу, достала из портфеля блокнот: вот так, лишь среди ночи, удается побыть наедине с собой. Прочла свои последние записи.

«Позавчера говорила с Азнором, с нашим комсомольским вожаком. Очень хороший парень, деловой и активный, умеет ладить с молодежью. Расстраивается, что часть комсомольцев, причем хороших, едва только окончат школу — сразу уезжают в город. В прошлом году уехало двадцать человек. Двадцать! Ведь это такая сила была бы на наших полях? Но что делать? В селе нет хорошего клуба, нет художественной самодеятельности. Ведь помимо труда у человека есть еще и духовные запросы. Как удовлетворить их? Посоветовала Азнору начать с художественной самодеятельности. Он горячо поддержал меня. Думаю, у него это получится... «Вы прочли мою книгу, Жамилят?» — спросил у меня вчера. А я говорю: «Нет, не успела». И вспомнила, что неделю назад увидела в его руках книгу. Он протянул ее мне и сказал: «Эфенди Капиев, наш кавказец, удивительный писатель. Жаль, что мало написал, — умер от язвы желудка во время войны. Хотите почитать?» Взяла книгу, обещала прочесть, да все недосуг да недосуг. А когда брала книгу, подумала о Харуне: ведь у него тоже язва желудка, очень страдает, но не подает вида, что сильно болен. Послать бы его куда-нибудь на курорт, но ведь откажется!..»

«Часто перечитываю книгу Капиева. Его дневниковые записи. Удивительный писатель, как он знает людей!.. Какие характеры набрасывает двумя-тремя фразами! Вот с кого надо брать пример понимать людей. Например, читаешь о каком-нибудь человеке, и будто видишь этого человека, а иногда кажется, что не раз с ним встречалась. А вот образ Али: «Он был самолюбив, но бесхарактерен и поэтому избегал общения с людьми и со временем превратился в отшельника. Будучи умным, он знал, что люди уважают только тех, кого побаиваются, а «добрых», соглашающихся во всем, идущих навстречу не уважают...» По-моему, Али страшился своей бесхарактерности, а его наскоки на людей — лишь маска. Возможно, я ошибаюсь...»

«Моей записной книжке я поверяю все самое сокровенное. Эфенди Капиев тоже вел записные книжки, которые потом стали известной книгой, которую читают миллионы людей. Такая известность пришла к нему потому, что ни в одной его строке нет ни капельки лжи. Ведь он так и писал: «Если когда-нибудь случайно попадут эти записки к вам, дорогие мои потомки, знайте, что вы можете обвинить меня во всем: в незнании русского языка, в неряшливости и т. д. Но только в одном вы не можете меня обвинить — в неискренности. А это главное. Пусть отсохнет моя рука, если она напишет хотя бы одну букву вопреки моей совести!»