Тамада - [32]

Вернулся Жамал. Не сказав ни слова, ушел спать.

В задумчивости старый Хамит медленно встал и пересел к печке на низенькую скамейку. Взял дымящуюся головешку, снова прикурил.

Краешком глаза дочь следила за каждым его движением, знала: он не ответит, пока до конца не обдумает все «за» и «против».

Молчание затянулось. И Жамилят не вытерпела:

— Мы завтра созовем стариков, поговорим с ними о сене, а послезавтра проведем собрания в бригадах. Ты должен выступить и сказать всем, что отдашь половину сена колхозу взаймы. В твоей бригаде много наших родичей и соседей, скажи... объясни им... нужно, чтобы они поддержали тебя. Я так надеюсь на тебя, отец, очень надеюсь...

— Состаровых дочь, как ты на это смотришь? — спросил Хамит, пристально взглянув на жену, но по его лицу было видно, что решение он уже принял.

— Я вижу, вы хотите оставить детей без молока. Если не кормить корову, она перестанет доиться. Это и глупому ясно. Чем тогда будем кормить ораву Жамаловых ребятишек? — спросила Хауа и передником вытерла нос.

— Но ведь мы отдаем не все сено, — попыталась успокоить ее дочь.

Ни слова не говоря, Хамит вышел во двор.

Жамилят подошла к окну. Ночь была лунной, и она увидела, как отец ходит вокруг сена, сложенного у хлева. Да, да, он решил отдать половину. Она видела по его глазам, когда он выходил, что решился на это. Сено, вокруг которого он сейчас ходит, раздумывая, стоило ему таких усилий. Но другого выхода нет. Он это знает. Его дочь отвечает за колхозный скот. И он переживает за нее пуще всего на свете. И ее решение считает правильным. А ведь куда иголка — туда и нитка.

И вдруг Жамилят почувствовала смертельную усталость.

Уснула, едва голова коснулась подушки.

А ВЕСНА ИДЕТ...

1

На исходе февраль. Но уже чувствуется дыхание весны. Оно еще тихое, робкое, это дыхание. Зима не хочет уступать свои права. Случается, подует ветер, полетят на землю крупные хлопья снега, вновь побелеет там, где еще вчера солнце иссосало снег. Нет, не хочет уходить зима. Судорожно цепляется за балки и низины, а по ночам будто тяжело дышит ледяными легкими.

Зима и весна. Они точно два борца: то один берет верх, то другой, ставят друг другу подножки. И все же иной раз в марте, иной раз в начале апреля весна кладет наконец зиму на обе лопатки.

А в этом году весна ранняя и по всем приметам должна победить в марте.

Три недели подряд Жамилят не была дома в Нальчике — с утра до вечера в бегах по полям и фермам. И корма теперь есть, но падеж все же начался, хотя ослабевшим животным делали и болтушку из кукурузной муки, и поили чесночным тузлуком[18], изолировали больной скот от остального поголовья.

Но какие обильные корма, какая забота остановят падеж, если ползимы скотина ела вприглядку? И вот теперь хилая часть ее вымирает. Решили, пока не поздно, забивать слабых животных, чтобы не пропадало мясо. По крайней мере, его можно продать на рынке и купить молодняк. Таким путем, думала Жамилят, можно восстановить хотя бы половину павшего поголовья.

Изболелась душа о детях. Как они там? В среду она наконец вырвалась в Нальчик. Дверь отворила Нажабат.

— А где Ахмат? — с тревогой спросила Жамилят, еще не раздеваясь. — Уже девятый час, темно на дворе, а его нет.

— Бывает, совсем поздно приходит.

— Как поздно? — обеспокоилась мать, снимая туфли, на которые налипли комья грязи. — В котором часу?

— Однажды в половине двенадцатого пришел.

По голосу дочери Жамилят решила, что позднее появление сына в доме стало для Нажабат привычным.

— Где же он пропадает так подолгу?

Нажабат пожала плечами и неуверенно произнесла:

— Наверное, в радиоклубе.

— Почему — наверное? Значит, он часто задерживается по вечерам? Ну, а ты?.. Почему ты не поинтересуешься, где он бывает?

— Я спрашивала, но он молчит.

— Вы что, поссорились? Да, да, я вижу по твоим глазам, поссорились. Что тут у вас происходит?

— Ничего особенного...

— Я по голосу чувствую, ты что-то скрываешь.

Нажабат не нашлась что ответить.

Жамилят чувствовала: между сыном и дочерью вспыхнула ссора. Но по какому поводу? Из-за чего? Прежде они очень дружили.

— Расскажи обо всем откровенно, да, да, откровенно, иначе я не сяду за стол и не притронусь к ужину.

— Нет, мам, садись поешь... Я не хотела тебя расстраивать, — потупившись, призналась Нажабат. — Но если ты настаиваешь... — Они сели за стол. — Если настаиваешь, я скажу. У Ахмата появилась девушка. Тоже из десятого класса. Ну, понимаешь, они вместе ходят в кино... Дружат... Ты за ним ничего не замечала в последнее время?

— А что именно?

— Странностей. Он стал каким-то странным. Молчаливым.

— Странным? Но почему?

— Мне кажется, как это ни банально, он влюблен, — вздохнула Нажабат.

— Возможно. Ведь ему шестнадцать, — задумчиво проговорила Жамилят и подумала, что нет ничего особенного в том, если Ахмат дружит с одноклассницей. Эта юношеская привязанность еще не означает, что он влюблен по-серьезному. Это пройдет. И сама она в свои шестнадцать лет тоже была немножко влюблена в парня из Большой Поляны. Они вместе учились в Ленинском городке. Его звали Ибрахимом. Встречались в парке, ходили в кино, но никогда не говорили ни о какой любви. Ее сердце так и осталось свободным. До той самой минуты, пока сосед по купе в поезде «Москва — Нальчик» не назвал себя: «Мухаммат». Через год Ибрахим познакомился с другой девушкой, а через некоторое время они поженились.