Там, где папа ловил черепах - [9]

Тетя продолжала затворническую жизнь и каждые полтора года обзаводилась новым ребенком.

Когда родилась первая девочка, Теймураз Михайлович кровно обиделся: как, почему не сын? Это что же? Значит, у отца какой-то изъян? Но он быстро смирился, потому что девочка была очаровательна. Начали придумывать имя. Теймураз Михайлович поставил условие: имя должно быть грузинским. Так пожелала его мать. А Мари Карловна сказала, что имя ее внучки должно быть также и французским.

Трудноватое было положение. И вдруг на улице кто-то крикнул:

— Нана, Нана, шемоди чкара сахши, торе моклам! [14]

О боже! Как же мы сами-то раньше не додумались?

Назовем ее Нана. Таким образом удовлетворятся желания всех, и девочка получит великолепное имя! Будет разница в ударении, только и всего. Ну, слава богу.

Те же самые поиски были, когда родился сын. Амиран?.. Автандил?.. Тариэл?..

— Нет, нет! — протестовала Мари Карловна. — А Франция?

— Леван! — окончательно постановил Теймураз Михайлович. — Моего деда так звали. Вас устраивает Лэо?

— О да, да! Лэо — се шарман! [15]

И следующим детям подбирали имена таким же образом. А когда появилась на свет самая младшая, князю было не до имен, и Мари Карловна без всяких помех назвала девочку в честь своей любимой, рано умершей сестры — Люсьен.

Чем только не занимался князь-математик! Октябрьскую революцию и Советскую власть он приветствовал, потому что был человеком умным и образованным. Но как представить себе дальнейшую жизнь без роскоши? Этого он представить себе не мог. Хотелось разбогатеть и для того, чтобы утешить хоть на старости лет горячо любимую мать, вернув былое величие ее семье.

В 1922 году он открыл в Тифлисе частную женскую гимназию. Сам преподавал там математику, Адель преподавала французский язык. Гимназия считалась образцовой, но через год стало ясно, что она разорит вконец. Тогда он решил разводить в Кюрдамире коз. Планы были грандиозны: торговля козьим пухом в Закавказье и за границей. Может быть, это так и было бы, но козы не размножались с той поспешностью, на которую рассчитывал Теймураз Михайлович, руководствуясь каким-то заокеанским справочником. Наоборот, они стали чахнуть и передохли. Тогда он решил купить целый квартал в Нахаловке, чтобы перестроить его под гостиницу. Сам начертил план, составил смету, но так как его финансы пели, как говорится, романсы, он решил начать перестройку квартала с дома Мари Карловны. Она, конечно, воспротивилась, она горячо молилась день и ночь, а когда бог не помог — Теймураз Михайлович прикатил на фаэтоне с рабочими и ломами, — она загородила дверь своей широкой полной грудью. Ведь зять собирался ломать дом! Всю жизнь ее муж, Эмиль Людвигович, работал, чтобы на старости лет семья могла жить спокойно. О нет! Только через мой труп!

И вот тогда, как и в былые дни в Петербурге, Теймураз Михайлович стал снова ночи напролет играть в карты. Когда везло, он приносил жене бриллианты и накрывал столы. «Нам каждый гость дарован богом!» — распевал на таких кутежах. У него была уйма друзей, он одалживал деньги первому встречному и забывал о должниках. Приятели окружали его тесным кольцом, один из них устроил его в банк главным кассиром.

Финал был плачевный. Произошло это с ошеломляющей быстротой. Люсе едва исполнилось сорок дней, а отец ее уже собирался бежать в далекие края, так как сумма растраченных казенных денег была астрономической и ему грозил расстрел. Прощаясь, он приказал жене спрятать золото, обещал писать, поцеловал всех пятерых малюток и скрылся.

Всю ночь металась тетя Адель по своей огромной квартире. На одной руке у нее плакала Люси, в другой был чулок, набитый драгоценностями. Она никогда ничего ни от кого не прятала и потому не могла придумать, куда деть золото. Это золото жгло ей руки, она дико боялась и ненавидела его. Наконец додумалась — вручила соседке по лестнице, поклявшись памятью своего отца, что отдаст потом за хранение половину богатств, и, вздохнув с облегчением, уехала с детьми к матери в Нахаловку.

Она долго не возвращалась за золотом. А когда вернулась, соседка, глядя ей в глаза, сказала, что никаких драгоценностей не брала и, если Адель будет настаивать, придется обратиться в специальные органы. Ужас перед нуждой и глубокое презрение к этой женщине охватили мою тетю. Она горько заплакала и ушла из этого дома навсегда. Никто бы не лишил ее квартиры — были описаны только вещи, — в крайнем случае, может быть, утеснили бы. Но она не могла и не хотела возвращаться туда, где была такой несчастной и где волей-неволей пришлось бы встречаться с соседкой.

Но, несмотря на тесноту в доме матери, несмотря на крайнюю нужду и одиночество, в душе у тети была радость от так неожиданно обретенной свободы. Она не знала, как пользоваться этим бесценным богатством, потому что за десять лет совсем отвыкла от нее. Она медленно приходила в себя и твердила матери, что отныне посвятит всю свою жизнь только детям, ей никто не нужен, а если Теймураз когда-нибудь вернется, она больше не будет рабыней.

Через некоторое время свекровь стала тайно получать от Теймураза письма. Он писал, что жив-здоров, обосновался под чужим именем за Уральским хребтом и мечтает: пройдет десять лет, виновность преступления за давностью лет простится, он вернется. Его заботило лишь одно: изменяет ему Адель или нет? Об этом он спрашивал в каждом письме и грозился страшно отомстить. А потом и грозить перестал. Там он заболел, добрая красивая женщина приютила его и родила ему двух детей.