Там, где папа ловил черепах - [7]

Пошли к ней. Она уже встала, умылась, надела нарядный чепчик в лентах и кружевах.

Уселись на кровати: она в середине, мы по бокам.

— «Вене а муа ву, ту ки суфре…»[8], — начала она, глядя в молитвенник.

Мы смотрели на длинные печальные лица святых и повторяли за ней молитву слово в слово. Потом бабушка рассказала небольшую поучительную историю про непослушного ребенка. Эту историю она рассказывала нам каждое утро, и мы должны были ей ее пересказывать. Не все французские слова были понятны мне, но беседы повторялись изо дня в день, да к тому же бабушка обращалась к нам только на французском языке, и обучение шло успешно.

Я очень любила бабушку Мари: она подолгу гостила в Рязани, где родилась я, и в Трикратах. Но почему говорят, что я ее копия? У бабушки загнутый книзу нос, нависшие над глазами веки. А у меня?

Побежала в дядину комнату, подошла к трюмо. Нет, я ничуть не похожа на бабушку. Нос у меня чуточку вздернут, глаза… Я приблизила лицо к самому зеркалу и опешила: расширенные глаза показались чужими. Я это или не я? Отдалилась от зеркала. Нет, вроде бы я. Приблизилась — опять не я… Посмотрела на волосы. Ну почему мама подстригает меня так коротко? Мне хотелось верить, что я тоже стала бы красивой, как Люся, если бы у меня отросли волосы. Вот и у Ляльки длинные волосы, одна я…

Вздохнув, уселась в качалку. Как приятно качаться в ней! Будь на то моя воля, я бы раскачивалась в качалке с утра до вечера. Но нельзя. Дядя Эмиль не позволяет.

Потому что мы с Люсей меры не знаем. А он знает меру — раскачивается чуть-чуть.

— Ирэн, Люси! — донеслось из сада.

Маленький, зажатый с трех сторон кирпичными стенами домов, сад весь в цветах. — Дорожки посыпаны битым кирпичом, нигде ни соринки. Бабушка ходила вдоль грядок с лейкой, потом пошли наводить порядок во дворе. Та, с которой мы жаждали сразиться, не появлялась на своем пороге. Мы подметали и без того чистый двор и поглядывали на дверь квартиры Гжевских: где же Лялька? Чего не выходит?

А бабушка подошла к низенькому трухлявому заборчику и, ужасно коверкая слова, осведомилась о здоровье соседей. С той стороны к забору подошла тетя Юлия — мать недавно пострадавшего от Наны Сандро, и начался удивительный грузинско-русско-французский разговор. После обоюдной радости по поводу обоюдного крепкого здоровья, «вот только ноги, ноги», — вздохнула бабушка, начали хвалить водопровод. Его недавно провели из Натахтари. Прежде мучились, таская воду из колонки, которая была на улице, за сквером. Там, у водопроводной колонки, сидела дежурная. Люди подходили с ведрами, давали ей монетку и просили: «Сона, гаушви». И Сона «пускала», то есть открывала кран.

А теперь вода в каждом дворе, да какая вкусная, родниковая.

— Прогресс, карашо, шарман [9].

— Дзалиан[10], дзалиан шарман! — подхватила тетя Юлия.

— Ильфо онкор[11] подметайт куча[12].

— Да, ауцилеблат [13], маладец субботник!

Потом они стали говорить о своих детях.

Тетя Юлия гордилась сыном — Сандро студент медицинского института. Будет врачом, как уважаемый Эмиль Эмильевич. Бабушка одобряюще закивала. Но где же Лялька? А, вот. Вышла.

Она появилась в открытых дверях галереи в пышном шелковом платье, которого мы прежде не видели, и показала нам язык. Ошеломленные ее нарядом, мы в первое мгновенье лишились дара речи, потом я сказала:

— А ну выйди во двор, мы тебе покажем.

Она помолчала, подумала и подтащила к дверям полный ящик дорогих игрушек: вот вам. Ну как?

Видеть мы Ляльку не могли.

Бабушка ушла в дом, а у нас продолжалось выяснение отношений.

— Ты чего показываешь язык?

— А я была на даче.

— Подумаешь: на даче! А мы были в горах!

— А у нас есть дача, а у вас нет дачи!

— У нас не то что дача, у нас целый совхоз!

— А-а-а, — она подумала. — А мой папа большой начальник!

— А мой папа, — я поперхнулась от ликованья, — будет кормить целое депо!.

— Один?

— Нет, зачем же один? С рабочими. Вот получат трактор, опрыскают деревья, разведут кур, кроликов, понятно?

На такое Ляльке нечем было ответить. Мы ликовали. Что бы еще сказать ей? Но придумать не успели — пришла Нана. Она была грустная. Такое настроение у нее бывает, я заметила. Потому что она влюблена. Пришли как-то в школу из Госкинпрома, выбрали ее для съемок. Она там снималась и влюбилась в кинорежиссера. А он женат.

Бросив в комнате чемоданчик, Нана взяла оттуда покрывало, хлеб и яблоко, взобралась по дереву на крышу флигеля и легла там на покрывале загорать. А Лялька тем временем ушла. Ну и что? Мы уже победили.

Все было хорошо в тот день, только Нана очень злила бабушку. Тетя Адель не умела и не любила воспитывать дочерей. Она считала, что воспитание — это разновидность угнетения. А так как всякое угнетение ей было противно, она сразу посадила дочерей себе на голову, уступая им во всем, и лишь изредка тревожилась — что же из них получится? Легкомысленная душа ее ни в коем случае не предполагала, что дети могут вырасти эгоистами. Тетя Адель опасалась только одного: как бы они не выросли слабохарактерными. Она постоянно внушала им, что все мужчины деспоты, поэтому нужно оберегать свою независимость и ничего мужчинам не прощать, как прощала десять лет она сама. На этом тетя Адель была просто помешана. Остальные же стороны воспитания своих дочерей она целиком предоставила бабушке, и бабушка по своей немощи часто выходила из себя, даже била Нану, за что та отвечала ей откровенной ненавистью.