Там, где папа ловил черепах - [32]
Если бы Коля умолкал хотя бы на некоторое время. Но он твердил и твердил свое, и мне казалось, что работе не будет конца.
— Давай лучше петь, — предложила я однажды.
— Тебе бы все петь и играть с утра до вечера, — тем же тоном продолжал он. — А знаешь лозунг: «Кто не работает, тот не ест»? И ты раз и навсегда должна запомнить, что…
Я убежала во двор. Коля загнал обратно и дал хорошего подзатыльника. Я, конечно, заорала и опять выскочила, но теперь уже не задержалась во дворе, а помчалась на Лоткинскую гору к своей новой подружке Ламаре. Мы познакомились недавно на верхней улице, когда играли в казаки-разбойники, и сразу подружились. А отец Ламары оказался тем самым кузнецом Ило, который на собрании в депо разоблачил Гжевского и Сухиашвили. Дядя Ило был очень рад нашей дружбе с Ламарой, и ее мать радушно принимала меня. Но влекло меня на ту улицу еще и потому, что там, рядом с Ламарой, жил мальчик Отари. Он объявил себя пограничником, и мне нравилось прорываться сквозь его «пограничные линии». У Отара были верные помощники — конопатый Федька и немка Гертруда. Они, в частности, разузнали на Лоткинской, кто я есть, и, завидев издали мою худую загорелую фигуру в сатиновых трусиках, дружно закричали:
— Иришка-кукуришка! Иришка-кукуришка!
А я придумала:
— Отар-гектар! Отар-гектар!
Проскочила мимо них по другой стороне улицы и к Ламаре. У Ламары была айсорка Зина, хорошая девочка, и я предложила пойти, как и накануне, на угол дразнить Отара. Охотно согласились. Вышли со двора. Компания Отара на своем посту. Как упоительно приятно орать что есть мочи, и хлопать в ладоши, и подпрыгивать в такт своим крикам. Солнце блещет, воздух чист и прозрачен, вдали город в мареве зноя, и над железной дорогой дымки.
Накричавшись вволю, снова вошли во двор. В щель забора виден сад Отара. Отар расхаживает перед Федькой и Гертрудой как петух. В чем-то их наставляет, размахивая руками и кивая в нашу сторону. Ждут, когда я появлюсь на улице. А я ведь совсем не хочу ссориться с Отаром и смотрю, долго смотрю через щель, наблюдая за всеми его движениями.
Вспомнила я свой дом потому, что захотела есть. Выбежала на улицу — компания Отара даже опередила меня. И заорали. Но мне уже было не до них: я представила гневное лицо мамы и неслась, сверкая пятками, без оглядки.
Зашла в комнату бесшумно.
— Явилась, межедворка? — Мама спиной почувствовала мое присутствие.
Я молчала. На столе вкусно пахло рагу.
— Мой руки, — сердито сказал брат.
«Я пять раз их помою горячей водой и щеточкой, как учил дядя Эмиль, только ты не говори ей о посуде, не говори!» По он уже сказал.
— Она не наша дочь, — замотала головой мама.
Я робко уселась на свой сундук.
— Не наша, — скорбно повторила мама. — Мне ее в роддоме подменили.
Папа уже приехал из совхоза, он был в хорошем настроении. Я с надеждой посмотрела на него: «Ну хоть раз заступись, ну же!» Но он только неопределенно хмыкнул и взялся за газету — они уже пообедали.
— Вот я и говорю, — продолжала мама, наливая мне суп, — ее подменили в роддоме. Мою хорошую дочь кому-то отдали, а эту пошатовницу мне подсунули.
Я посмотрела, веря и не веря: мама была совершенно серьезна. Неужели то, что она говорит, правда?
Папа громко и торжественно прочел:
— «Институт тропических заболевании Грузии имеет водоем, где развивается гамбузия — враг комаров».
— А что там о Лиге Наций? — спросил из своей комнаты дядя.
— Почему ты не мыла посуду? — снова начала мама. Глаза ее показались мне совсем чужими.
— Я…
— Ну?..
— Я мыла, а потом устала… — к горлу подступил комочек слез: неужели она мне чужая?
— Если бы человек не трудился, он остался бы на первобытной ступени развития, — безжалостно вставил словечко мой брат.
— «Женевская конференция, — увлеченно читал папа, — ослабленная выходом Японии и Германии, обрела новую мощь, ибо в ее жилы влилась свежая кровь». «Пти журналь»…
— Да подожди ты со своим «Пти журналь»! — взорвалась мама. — Скажи что-нибудь дочери! Ты же отец!
Папа посмотрел мне в глаза, улыбнулся. Он весь был поглощен газетой и не знал, что сказать.
— Гм!.. Ты знаешь, что такое Лига Наций?
— Нет, — из глаз моих катились крупные слезы.
— Это ужасно, — мама швырнула на стол разливательную ложку. — Муж витает в облаках, дочь плачет — хоть плакать должна я! И попробуй в следующий раз убежать! Я тебе такого задам!..
Быстро съев рагу и выпив компот, я понесла посуду в галерею. Мыла ее и ужасалась: я в этой семье чужая! Признание мамы не подлежало сомнению: ведь она повторила это два раза, и никто не возразил.
Тщательно вымыв посуду, я пошла в сад. Села там за скамейкой на кирпич и подумала: «Хоть бы я умерла». И сразу представилась картина похорон. Это меня хоронят по всем нахаловским правилам: выносят из ворот и проносят по нашей улице. Да не один раз — я же сирота безвестная: до Лоткинской горы и вниз, еще раз наверх — до белановской школы — и опять вниз, теперь уже окончательно. Соседки рыдают, а мама… Нет, у меня даже воображения не хватает, чтобы описать ее отчаяние. Ага! Не надо было мучить! А теперь поздно.
Уткнувшись лицом в ладони, я залилась горючими слезами. А как обманывали меня, говоря, будто я на бабушку похожа! Непохожа! Потому что чужая.
Бустрофедон — это способ письма, при котором одна строчка пишется слева направо, другая — справа налево, потом опять слева направо, и так направление всё время чередуется. Воспоминания главной героини по имени Геля о детстве. Девочка умненькая, пытливая, видит многое, что хотели бы спрятать. По молодости воспринимает все легко, главными воспитателями становятся люди, живущие рядом, в одном дворе. Воспоминания похожи на письмо бустрофедоном, строчки льются плавно, но не понятно для посторонних, или невнимательных читателей.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Прибрежный остров Сивл, словно мрачная тень сожаления, лежит на воспоминаниях моего детства.Остров, лежавший чуть в отдалении от побережья Джетры, был виден всегда…».
Герои произведений, входящих в книгу, — художники, строители, молодые рабочие, студенты. Это очень разные люди, но показаны они в те моменты, когда решают важнейший для себя вопрос о творческом содержании собственной жизни.Этот вопрос решает молодой рабочий — герой повести «Легенда о Ричарде Тишкове», у которого вдруг открылся музыкальный талант и который не сразу понял, что талант несет с собой не только радость, но и большую ответственность.Рассказы, входящие в сборник, посвящены врачам, геологам архитекторам, студентам, но одно объединяет их — все они о молодежи.
Семнадцатилетняя Наташа Власова приехала в Москву одна. Отец ее не доехал до Самары— умер от тифа, мать от преждевременных родов истекла кровью в неуклюжей телеге. Лошадь не дотянула скарб до железной дороги, пала. А тринадцатилетний брат по дороге пропал без вести. Вот она сидит на маленьком узелке, засунув руки в рукава, дрожит от холода…