Там, где папа ловил черепах - [15]

— Ирэн, что ты там ищешь? — спрашивала она нервно по-французски.

— Пуговицу.

— А зачем вытащила все из ящика?

— Чтобы найти пуговицу.

— Это я и без тебя знаю. Положи все на место. О боже мой! Прости нам наши прегрешенья! — И она продолжала усердно замаливать свои и наши грехи.

Но не тут-то было! Снова зачем-нибудь приходил Коля, или мама начинала разбираться в своем хозяйстве.

Бабушка пробовала отсиживаться в передней. Там было душно. Она снова возвращалась в галерею и только вздыхала.

А ночью были хождения по балкону мимо окон галереи. То Нана поздно возвращалась домой, то тетя Адель. Застекленная дверь их комнаты, служившая также и окном, выходила на общий балкон, и вне зависимости от того, открыта она или притворена, отчетливо слышались голоса.

Я видела однажды, как бабушка плакала. Она попросила дядю Эмиля отвезти ее, когда будут деньги, в Квирилы. Ей хотелось побывать в тех местах, где она прожила счастливые годы, и хотелось посидеть у могил матери и свекрови. Дядя Эмиль обещал ей это: обязательно, но как-нибудь уж весной.

— О да, да, — сразу согласилась она.

В ту осень я, как это ни странно, сдружилась именно с дядей. В один из особенно скучных вечеров сидела у него в комнате, думала, чем бы заняться, и увидела стетоскоп.

— Дядя Эмиль, а зачем вам это?

Дядя охотно объяснил. Я не ожидала, что он может быть таким разговорчивым.

— А как выслушивать больного? Покажите.

Он выслушал меня, потом я его. Его сердце стучало гулко, как в бочке. И были там какие-то шумы. Даже страшно стало: что это там, внутри, происходит? Неужели и у меня так? Он объяснил, что так у всех. По характеру этих шумов врачи определяют болезни сердца.

— А как вы лечите?

— Ты хочешь знать?

Дядя светло улыбнулся. Улыбка очень шла к нему. Я подумала: «Жаль, что он всегда грустный».

— Хочешь пойти со мной на участок?

— Хочу!

Не знаю, почему ему в голову пришла такая фантазия. Может быть, ему, как и мне, было одиноко?

На другой день после обеда — дядя всегда приходил домой обедать — мы отправились. Он приостановился, заколебавшись:

— Ты не устанешь?

— Что вы, нет!

— Тут недалеко, но нужно ходить по горам.

— Ну и что, ну и что?

До верха Лоткинской улицы был коротенький квартал в шесть дворов. Наверху, на конечной остановке, стоял трамвай, вагоновожатый поворачивал бюгель, чтобы ехать обратно. На поляне была двухэтажная школа, я знала, в ней работает мама. Это было последнее здание города. Мы пошли вдоль школы налево. На крутом склоке лоткинской горы заизвивались, перепутываясь, улочки, иногда длиною в три-четыре долга. Улочки эти еще не имели названий. Дядя Эмиль искал больного Бердзенишвили. Спросил у первого встречного. Тот так обрадовался, будто месяц ни с кем не разговаривал.

— Сейчас подожди, вот слушай, — он, как и большинство жителей Нахаловки, знал дядю. — Школу видел?

— Да.

— Правильно. Это белановская школа. Беланов построил, добрый человек был, просветитель. А ты идешь налево. Иди так, иди, только немножко наверх, понимаешь? Там, прямо перед глазами, высо-окая чинара будет, не обращай внимания, немножко вниз спустись и в ту же минуту поверни налево. Красные ворота увидишь, тоже мне маймун[21], в какой цвет покрасил, — усмехнулся рассказчик, — это дом Павленишвили. Наш кузнец, ударник, хом[22] знаешь? — знаю.

— Да его там каждая собака знает — золотой человек. Иди мимо его ворот, понимаешь, мимо. Вдоль колючего кустарника пробирайся. А потом в переулок спрыгни. Там высота один метр будет, не больше. Там, над обрывом, узкий-узкий проход будет. Я тебе кратчайшую дорогу предлагаю, а то есть еще одна дорога со стороны Грма-Геле, наши заводские оттуда домой добираются, но: ты же от белановской школы пошел… Так вот. В узком-узком проходе две калитки увидишь. Но ты сначала повернись и на город посмотри. Дорогой Эмиль Эмильевич! Весь Тифлис увидишь, какая картина, вах!.. А воздух?!.. Аух, шени чиримэ![23] И вот там позови хозяек, спроси, где ’ живет твой больной Ачико Бердзенишвили. Ты меня понял?

Мы пошли дальше. Все улочки одной стороной были наклонены к городу, ноги скользили по щебню, за заборами рычали, сопровождая нас по ту сторону изгородей, лохматые псы. У дяди была тяжелая палка для удобства ходьбы и на случай, если какой-нибудь пес сорвется с цепи. Расспрашивали и других встречных — никто не торопился с объяснениями. На шум голосов выходили из до-; мои хозяйки, стояли у заборов и принимали участие в разговоре. Наконец мы отыскали пациента. Приветливости его домочадцев не было границ. Приход врача в те годы был приходом дорогого, редкого на этих высотах гостя. На этих высотах Ленинского района селились в то время преимущественно крестьяне, совсем недавно выехавшие из деревни, где остались родия и душа.

Крестьяне болеть не любят и чувствуют себя неловко от сознания, что заставили врача подняться к ним. Дядю начали усаживать, больной не утерпел, вскочил с кровати и подал стул. Хозяйка поднесла на блюдечке стакан с холодной водой и распахнула пошире окна, чтобы дядя мог отдышаться и остыть с дороги. Узнав, что я племянница доктора, она с таким умилением посмотрела на меня, что я смутилась. Она угостила большой чурчхелой