Там, где папа ловил черепах - [14]
Дядя обозвал ее интриганкой, она его — недобитым буржуем, на том и покончили. Мама строго-настрого запретила мне не то что разговаривать с Лялькой, но даже и смотреть в ее сторону.
Первого сентября произошло событие, которое я ждала уже много месяцев, — я пошла в школу. И она оказалась совсем не такой, какой я ее представляла. В глазах рябило от множества лиц. Словно попала в дремучий лес с одинаковыми деревьями и не знаю, как оттуда выбраться. Наконец немного освоилась, но тут меня начали дразнить:
— Скажи «мерси».
— Мерси.
— Больше не проси! — дергая меня за волосы, кричали мучители.
Я начинала плакать.
— За-плачь — дам калач! За-плачь — дам калач!
Бабушка сказала, что плохие люди достойны жалости и их нужно перевоспитывать. Но как перевоспитать половину моего класса? Две девочки особенно усердствовали. И почему они так прицепились ко мне, я понять не могла. Стоило заняться чем-нибудь посторонним, и они поднимали руку:
— Учительница! А эта девочка складывает лодочку!
— Ира, встань, — говорила учительница, — постой немножко.
Я встала, пряча лодочку в парту. — Стоять на виду у всех было стыдно, и слезы катились из глаз. А класс смеялся. Оказалось, что я смешно плачу.
Обнаружилось также, что я растяпа. Да еще какая! Школа наша была одноэтажной, с галереями, в которые выходили двери всех классов. На каждой перемене мы перебирались из одной классной комнаты в другую, и я забывала в классе или теряла по дороге то одно, то другое. А пока подберу и засуну в расстегивающийся портфель, первоклассники уже скрылись. Хожу потом, ищу, в какую же комнату их завели?
Однажды потеряла портфель. Такой большой, бывший Колькин, а вот потеряла. Всхлипывая, бродила в поисках по всей школе: мама же спросит, где портфель? А что я отвечу? Обращалась к ребятам. Одни не знали, а пять-шесть человек, в том числе и те две девочки, вместо того чтобы помочь отыскать, начали дразнить: «Раз-зява, раззява!» Пошла я во двор рыдать и по дороге вспомнила: мы же с Надей Барабулиной на перемене в классы играли и портфель я поставила у стены. Ну конечно, вон он валяется.
Пошли домой вместе с Надей. Оказалось, что она тоже живет на Лоткинской, ниже нас, через двор. Смеялись, как это я портфель потеряла, и подружились. Но в классе кроме Нади было еще сорок три человека.
Пожаловалась маме: так, мол, и так. Она в том году тоже поступила в школу работать учительницей, и первое время я очень жалела: почему не в мою?
— Сама учись ладить с товарищами, — сказала спокойно и ничуть не сочувствуя мама. — И запомни главное: всегда борись за справедливость. Тогда товарищи любить будут. И головой работать надо. Школа не дом, где бабушка приятные сказки на французском языке рассказывает. Палец в рот другим не клади.
— А я не кладу.
— Да не в буквальном смысле. Не будь растяпой.
— А как это?.. Мама, ты все же скажи им!
— Нет. Обходись сама.
Так вот мы с ней беседовали, и не раз. В другой форме помощи я от нее не получала.
Не было надежды и на брата. Коля иногда заглядывал в наш класс. Мальчишки шептали: «Радист». Тогда это звучало, как «Космонавт». Но его слава даже тенью своей не падала на меня. Спрашивал учительницу о моей учебе и исчезал. Живи как знаешь.
Я была совершенно растеряна, подавлена, я невзлюбила школу, своих мучителей, и вдруг… Его звали Володей. Фамилия была удивительная: Борщ. Этого Борща я сначала высмеивала вместе с теми бойкими, которые на некоторое время оставили меня в покое. Уж очень смешная была фамилия. Но когда учительница посадила его наискосок от меня в соседнюю колонну, я глядела, глядела и почувствовала, что Володя прекрасен. Мне понравились его волнистые блестящие волосы, белоснежный отложной воротничок. А какие были глаза!.. Синие, синие.
Что-то в груди дрогнуло, оборвалось, класс озарился светом. Свет исходил от Володи. Я видела только Володю, я готова была умереть за него. Моя грудь разрывалась от переполнявших ее чувств. А он не замечал, совершенно не замечал меня.
Я видела его во сне. Отныне школа привлекала меня только потому, что там был Володя. Эта безотрадная, так неожиданно нахлынувшая любовь мучила меня целую учебную четверть. Стало легче как-то сразу: Володя среди всех девочек отдал предпочтение одной — такой же, как он, аккуратной и всегда причесанной отличнице Оле Виноградовой. После этого я начала яростно мечтать: вот стану такой, как Оля, и даже лучше!.. Закрывая глаза, я видела себя в пышном, как у Ляльки, платье, только оно было длинное, до пола, а волосы у меня были как у Люси, но до колен… Неужели такая красавица не затмит Олю? Затмит!
Никто не подозревал о моих переживаниях. В доме все заняты были вопросом: что сделать, чтобы стало хоть немного попросторнее? Всех мучила теснота. То и дело из-за мелочей вспыхивали ссоры. Бабушка маялась в проходной галерейке. Несмотря на покладистый характер и неугасимый оптимизм, она заметно приуныла. Не было ей покоя ни ночью ни днем. Буфет, который поставили напротив ее кровати у противоположной стены, сделался складом. Мы толклись перед ним постоянно, что-нибудь отыскивая или рассматривая в обдумывании своих дальнейших действий. Бабушка в галерее даже молиться не могла. Как молиться, если в самых патетических местах ее отвлекали.
Советские пограничники первыми приняли на себя удар, который обрушила на нашу страну гитлеровская Германия 22 июня 1941 года. Стойко обороняли родную землю. Охраняли тыл действующих армий. Вдали от фронта, в Средней Азии, цели борьбу против гитлеровской агентуры, срывали провокационные планы, угрожающие национальным интересам СССР. Преодолевая яростное сопротивление скрытых и явных врагов, восстанавливали государственную границу, когда война откатывалась на запад. Мужеству и героизму советских пограничников во время Великой Отечественной войны посвящён второй выпуск сборника «Граница».
Эдит Уортон (Edith Wharton, 1862–1937) по рождению и по воспитанию была связана тесными узами с «именитой» нью-йоркской буржуазией. Это не помешало писательнице подвергнуть проницательной критике претензии американской имущей верхушки на моральное и эстетическое господство в жизни страны. Сравнительно поздно начав литературную деятельность, Эдит Уортон успела своими романами и повестями внести значительный вклад в критико-реалистическую американскую прозу первой трети 20-го века. Скончалась во Франции, где провела последние годы жизни.«Слишком ранний рассвет» («False Dawn») был напечатан в сборнике «Старый Нью-Йорк» (1924)
Кристина не думала влюбляться – это случилось само собой, стоило ей увидеть Севу. Казалось бы, парень как парень, ну, старше, чем собравшиеся на турбазе ребята, почти ровесник вожатых… Но почему-то ее внимание привлек именно он. И чем больше девочка наблюдала за Севой, тем больше странностей находила в его поведении. Он не веселился вместе со всеми, не танцевал на дискотеках, часто бродил в одиночестве по старому корпусу… Стоп. Может, в этом-то все и дело? Ведь о старом доме, бывшем когда-то дворянской усадьбой, ходят пугающие слухи.
Дмитрий Натанович Притула (1939–2012), известный петербургский прозаик, прожил большую часть своей жизни в городе Ломоносове. Автор романа, ряда повестей и большого числа рассказов черпал сюжеты и характеры для своих произведений из повседневной жизни «маленьких» людей, обитавших в небольшом городке. Свою творческую задачу прозаик видел в изображении различных человеческих качеств, проявляемых простыми людьми в условиях непрерывной деформации окружающей действительностью, государством — особенно в необычных и даже немыслимых ситуациях.Многие произведения, написанные им в 1970-1980-е годы, не могли быть изданы по цензурным соображениям, некоторые публикуются в этом сборнике впервые, например «Декабрь-76» и «Радикулит».