Там, где папа ловил черепах - [108]

— Робинзона так окрестили его родители. Мать этого несчастного в детстве мечтала о необитаемых островах. Потом про тропики забыла: народились Хачики, Эдуарды, Генрихи, Айкануши… Дома были тропики.

— Ну хватит, хватит! — запротестовал Робинзон. — Ты, как Шота Руставели, сейчас целую поэму сочинишь.

— Вах! Такое сравнение? — Жора был польщен.

Робинзон приволок рюкзак, достал из него шесть лавашей.

— Ручной выпечки, — со значением сказал Абу. — На Некрасовской торнэ[68] знаете?

Затем они положили на газету два кружочка колбасы, головку сыра, цыцмату, редиску, тархун и… жареную курицу.

— А-о-э! — по буквам выдохнули «пираты».

Мы не выдержали: дружный хохот ознаменовал начало этого удивительного пира.

Тайна нашего двора

Через несколько минут и мы и воронцовские ребята чувствовали себя так, будто давным-давно знакомы. Этому, конечно, содействовали не только разговоры о событиях родного города и о нашей знаменитой футбольной команде. Под навесом лодочной станции было устроено великое застолье. Все перевернутые плоскодонки пестрели закуской — сегодня на озеро Лиси пришли выпускники из многих школ.

— Вижу, по душе вам наша жизнь, — расчувствовался Робинзон. Он сиял радушием и гостеприимством, и теперь я в нем не узнала бы сорванца, промышляющего в камышах разбоем. — Нравится вам наша полная свобода, а? Ни мамочки тут, ни папочки, ни милиции. Мы боги.

— И богам нужны верующие, — сказал Игорь. — Так что говорить о полной свободе глупо. Скажи просто, что у вас сейчас численное превосходство.

— Вах, опять начал! — вылупился на него Робинзон.

— Хватит трепаться, ты виноват, — важно заметил Абу. — Давай интересный разговор послушаем.

— Мы правда совсем свободны, — объявил «пират», сидевший рядом с Левой.

— Этого не бывает, — сказал Игорь.

— Свобода есть осознанная необходимость, — пояснил Отар.

— Горе людям, не знающим смысла своей жизни, — вставил Игорь. — Это сказал Паскаль.

— Ни на что не годится тот, кто годится только для самого себя, — заметил Отари и пояснил: — Вольтер.

«Пираты» сникли. Абу был подавлен.

— Ва-а-ах, — медленно начал он. — Здесь целая академия…

— Почему мы их не утопили? — сострил Робинзон.

— А что вы, например, скажете о высказывании Энгельса: «Жизнь есть способ существования белковых тел»?

— Значит, я белок? — оскорбился Робинзон.

— Не только, — сказал Отари. — Ты дитя на заре пробуждения человеческого самосознания.

— Но-но-но! — обиделся Абу. — Мы тоже в школу иногда ходим.

— А знаете что, приходите ко мне, — предложил вдруг Отари. — меня сейчас очень интересует авиация. Вы могли бы рассказать… — а мне можно прийти? — спросил Робинзон.

— Пожалуйста. Если у вас есть и Пятница, пусть и он…

— Вах, замучили моим именем!

— Смени его.

— На какое?

— На Миклухо-Маклай.

Наши покатились с хохоту.

— Не мучьте его, — попросила Надя, — в человека всегда нужно верить. Тогда он сам поверит в себя и будет способен на любые подвиги.

— Бла-го-да-рю, — прижал к сердцу руку Робинзон и так поглядел на Надю, что я подумала: этот обязательно к ней прицепится.

— А все же, сколько вам лет? — обратился к Абу Отари. — Ведь в авиацию принимают после восемнадцати?

— Вы правы, — сказал Абу. — В прошлом году мне было шестнадцать. Пришлось подделать документы. Приняли в аэроклуб. Учился. Начал летать. Как я был счастлив. А-о-э!

— А-о-э! — эхом отозвались «пираты».

— Эх-ха-ха! — сказал им Абу. — Что вы понимаете в высшем пилотаже?… Но когда я стал летчиком, — обратился он снова к нам, — и небо было покорено, мой отец приехал с границы и забрал меня из аэроклуба, потому что… В общем, чуть из школы за двойки не выгнали. Теперь ищу романтику в водной стихии. Вот вам и жизнь — способ существования белковых тел.

«Пираты» загоготали: их чрезвычайно смешило непонятное выражение. А может, Они к тому же и льстили своему адмиралу? Я заметила — его это вдохновляло.

Дождь прекратился. Брызнули с неба яркие лучи солнца. Все стали выходить из-под навеса. Кто-то крикнул:

— Смотрите, смотрите!

Мы выскочили наружу. Ослепительно яркая, необычайно широкая радуга опоясала небо. Мы сбежали к воде. Встревоженные черепашки, загребая толстенькими лапками воду, поплыли в глубину. Сердце захлестнула нежность: ах вы, крохотули зелененькие! Да кто вас обидит, белковые тела?

— Счастье, конечно, в том, чтобы делать добро, — заметила Надя.

— Ты о ком? — спросил со Роберт.

— О настоящих людях.

— Вера — великая вещь, — сказал Роберт.

— А где живет эта Верочка? — спросил Робинзон и захохотал — он был в восторге от своей шутки.

— Молчи! — оборвал его Абу. — Мой отец за эту веру кандалы в Сибири носил.

Все мы придвинулись к Абу.

— Ваш отец?

— Да. Он в стачках участвовал.

— А где он теперь?

— Работает. Прокладывает на границе с Ираном шоссейную дорогу.

— Он вам, наверное, многое про революцию рассказывал.

— Да.

— А у нас в подвале флигеля революционер скрывался, — сказала я.

«Пираты» переглянулись.

— Думаете, у нас на Воронцове революционеров не было? А дядя Вартан?

— Какой дядя Вартан?

— Мой дядя в молодости грозой Воронцова был, — сказал Робинзон. — Все моего дядю боялись. А он песни пел. Полиция дрожала, жандармы дрожали, а он песни цел.