Там, где ночуют звезды - [72]

Когда мы встали и двинулись дальше в сторону Яффо, я задал земляку глупый вопрос:

— А всё-таки, братец, я по лицу вижу, ты иногда что-то грызёшь. Ты будто из мёртвых воскрес, но что едят воскресшие, мне не известно.

— Конечно, грызу, конечно, ем, как же иначе? Я ем стекло, только стекло. В первый раз меня совершенно бесплатно угостил им погром у нас в городе. На всех улицах и переулках морозным узором лежал слой осколков. Он походил на манну в пустыне. Не поверишь, я попробовал, пожевал немножко, потом ещё чуть-чуть и насытился. Я не стал собирать этот небесный хлеб к себе в сумку. Был уверен, что завтра он снова выпадет. И не ошибся.

Я прошёл десятки городов, и он выпадал повсюду. Я нигде не голодал. Надо сказать, у каждого сорта стекла особенный вкус. Вот, например, вино. Бывают ведь разные вина: кислое, сладкое, кармель, бургундское. Надо в них разбираться. Так и со стеклом. Самое вкусное, пожалуй, синее, просто пальчики оближешь. Красное тоже ничего, вишню напоминает.

В лесах мне осталось питаться только травой, кореньями, орехами да рябиной. Лягушек и дятлов я щадил. Да, и заключил договор с червями: я не буду есть их, а они меня.

Когда кончилась война, я опять стал стеклоедом. Даже выступал в цирке Медрано. На арену выносят поднос с тремя стаканами чая. Я кладу сахар, добавляю по ломтику лимона, выпиваю чай, а потом разжёвываю и съедаю стаканы. Однажды кто-то из публики закричал, что я мошенник, что стаканы тоже из сахара. Тогда я пригласил неверующего на арену. Принесли ещё три стакана чая, и я предложил ему выбрать любой, выпить чай, а затем съесть стакан. Он больше не кричал: «Мошенник!» Это стоило ему пол-языка. Другие два стакана я выпил и съел сам.

Да, есть стекло надо уметь. Этому искусству надо учиться. Стеклоед никогда не болеет. Микробы ему нипочём. Вот, пощупай-ка мускулы. Как сталь! Да не бойся, не укушу.

4

Карпл Фингергут приободрился. Потянул меня за рукав.

— Ты тоже неверующий. Ну, ничего, не ты первый, не ты последний. Что-то мне пить захотелось. Давай куда-нибудь зайдём.

Мы вошли в дешёвую кафешку.

— Один стакан чая, — бросил он официанту.

Мой земляк положил две ложки сахара, размешал, добавил ломтик лимона, выпил и разгрыз стакан, как яблоко.

Потом разрезал воздух алмазной улыбкой.

— Кстати, самое главное: ты имеешь право знать, с кем тебе выпала честь разговаривать. Это не тот Карпл, с которым ты был знаком когда-то. Теперешний Карпл — основатель секты стеклоедов. У меня сотни учеников и последователей. Было бы здорово, если бы ты тоже присоединился.

Из переулка в старом Яффо пламенем вспыхнула галерея. К ней тянулись седовласые любители живописи. Были среди них и художники, которые заранее решили, что картины моего друга слишком старомодны.

У входа мой земляк снова приставил мне ко лбу палец-пистолет.

— Да, питаться стеклом надо уметь, этому искусству надо учиться.

1986

В головах умирающего

Не светлый ангел борется с тёмным в головах умирающего, но человек, вылепленный из земли и глины, ловит в головах умирающего его невнятное бормотание.

Солнце, золотая пиявка, уже высосало цвет из его лица.

Отходит трубочист Эля. Его пальцы, обугленные щепки, которые чудом ещё не рассыпались в прах, из последних сил шарят вокруг, пытаются ухватиться за руку единственного друга.

— Малыш, ты только вчера родился, да?

Малыш уже давно стал дедом. А трубочист Эля — точно такой же, как тогда: как лунатик, шагает по чёрному снегу на смёрзшихся крышах, за спиной привязанное верёвкой ведёрко, и в нём — родившийся вчера малыш.

Трубочист Эля блуждает по крышам, перепрыгивает с одной на другую, за спиной — привязанное верёвкой ведёрко, и в нём — малыш, помазанный на царство печной сажей.

Внизу дома окружены огненными кольцами.

— Малыш, ты только вчера родился, да?

Человек из земли и глины, тот, который ловит в головах умирающего его невнятное бормотание, не знает, что ответить. Но знает, что трубочист Эля вытащил его из трубы, помазал на царство сажей, посадил в ведёрко, прорвался через огненные кольца и принёс крестьянке, а добрая женщина спрятала его в хлеву среди больших, тёплых коров.

— Малыш, постучи мне по сердцу, сильнее — «Ал хет»[51]: грешен я, не спас из другой трубы твою сестрёнку.

Человек, сидящий в головах умирающего, уже не может сдержать галоп своей немоты.

— Эля, ты же сам мне рассказывал, что крыши были скользкими, как змеи. Ты упал вместе со мной и покалечился. А мне повезло. Меня защитила жесть ведёрка. Как же ты мог подняться наверх из огненных колец внизу?

— Малыш, если так, я возьму с собой в дальний путь один вопрос: почему Бог не был тогда трубочистом?

1986

Вкус птичьего молока

1

В пачке газет и газетёнок, что приходят ко мне пешком и прилетают на самолёте изо всех уголков мира, мне бросилось в глаза одно имя, обведенное чёрной рамкой: Бера-Лейб. Знакомое имя.

Бывает, колесо перекашивается и слетает, не удержавшись на оси, когда телега несётся под гору. Вот так и время перекосилось, слетело со своей оси и колесом упало к моим ногам. И пусть другие воспоминания, как собаки, рвутся с цепи, рычат и завывают! Сейчас я расскажу о времени, которое колесом лежит у моих ног, а ты, Бера-Лейб, на том свете услышишь и вспомнишь, что произошло когда-то на этом свете, где мы встретились и я сыграл в твоей любви довольно необычную роль.