Там, где ночуют звезды - [26]

Занавес опустился. Концерт переместился в тарелки. Подали суп.

— Называется «гнездо голубой ласточки», — объяснил Уильям. — Очень поэтично. Забираются на деревья, похищают у птиц гнёзда и готовят из них суп. У него аромат духов «Шанель». Он не только вкусный, но и очень полезный для сердца. Говорят, спасает от инфаркта. Не удивляйтесь. Вся жизнь — это череда превращений. Мне доводилось бывать на чикагских бойнях. Знаете, что там делают из глаз заколотых животных? Самые дорогие женские чулки!

— Я тоже был на чикагских бойнях, — похвастался я перед Уильямом, — но такого не видел. А знаете почему? Потому что мне там сразу же стало дурно.

— Ещё настанет время, когда женские чулки смогут превращать в бычьи глаза. — Уильям поднёс ко рту полную ложку супа.

— Простите, что меняю тему, — набрался я храбрости, — это очень интересно, но что с вашей литературной энциклопедией?

— Ах, да, энциклопедия. Если останетесь ещё на пару недель, сможете получить экземпляр. Вы занимаете там почётное место. Но, по правде говоря, энциклопедия — это всего лишь хобби. Чтобы в целом оставаться нормальным, надо быть немного сумасшедшим. Моё призвание — политика. Я стал политиком ещё в материнской утробе. А в наших краях для политики нужен не меньший талант, чем у Хемингуэя или Пикассо.

Покончив с супом, он указал на крупную надпись над сценой:

— Знаете, что там написано? Я вам переведу: «Запрещено проносить в ресторан револьверы, гранаты, бомбы. Просим уважаемых посетителей оставлять перечисленные предметы в гардеробе». Уже из этого видно, что значит быть политиком в нашем городе.

4

Улыбка, словно белая мышь, прошмыгнула по его лицу и скрылась в глубокой морщине на лбу. Уильям учтиво поздоровался с толстяком за соседним столиком и подмигнул мне с азиатской иронией:

— Министр культуры. Так называемый. Ему просто подарили эту должность. В один прекрасный день взяли и сказали: «Слушай, ничтожество, теперь ты министр». Не мог же он отказаться. Мы жертвы внушения. Какие-то идиоты трубят нам в уши всякую ерунду, а мы малодушно киваем.

Кто считается великим художником? Тот, кого так называют. Истинный художник сам не знает, чего стоит. А этому ублюдку, министру культуры, просто чертовски повезло. Видите у него за столиком ту красавицу с веером? Молодая вдова. Дней десять назад парни из джунглей застрелили её мужа, генерала.

Его улыбка растянулась до ушей.

— Только посмотрите, что он заказал. Вот ублюдок, знает же, что новое либеральное правительство запретило этот деликатес. Сегодня ночью вдова застреленного генерала получит огромное удовольствие.

Я повернулся, чтобы улучшить наблюдательную позицию.

По проходу между столиками вышагивал метрдотель — китайский Наполеон, а следом за ним два филиппинца в леопардовых костюмах несли квадратную клетку.

Они несут её за медные ручки, как тяжёлый чемодан. Ставят возле столика, за которым сидит министр культуры со своей дамой, и только теперь я замечаю, что из круглого отверстия в крышке клетки высовывается лохматая голова перепуганной обезьяны.

Но, может, это просто дикий кокосовый орех? Когда-то я видел такие волосатые кокосы в Зулуленде. Нет, напрасно я пытаюсь себя убедить. Сквозь редкие волосы смотрят мокрые, дрожащие глазки. Их испуганный взгляд врезается в мою память. Они просят пощады. Голова беспомощно крутится, как в водовороте, но не может нырнуть в клетку. И вырваться из клетки обезьяна — тоже не может.

Министр культуры продолжает флиртовать с молодой вдовой. Клетка стоит справа от него. Видимо, он рассказывает какой-то скабрёзный анекдот. Вдова кокетливо закрывает лицо красным веером, дразнит ухажёра, как быка красной тряпкой. И вот министр берёт специальный молоток с длинной рукояткой и с одного удара ловко пробивает обезьяне череп.

Раздаётся тонкий всхлип. Точь-в-точь плач дефективного ребёнка. Влажные глазки закатываются от вселенского ужаса Но министр культуры слеп и глух. Он голоден и уже фантазирует, что скоро насытится молодой вдовой. Жирными пальцами в перстнях он берёт из тарелки щепотку варёного риса, макает в расколотый обезьяний череп, посыпает солью и перцем, отправляет в рот и запивает из высокого бокала.

Оркестр пускается в галоп, музыка заглушает тонкие всхлипы.

— Вижу, вы устали. Наверно, выпили многовато вина. — Уильям пытается прогнать мой кошмар. — Если так, можем уйти. Тут становится тесно. Уже собираются люди, у которых глаза как рентген. Видите у двери вон того, у которого на пол-лица шрам от ожога, как шкурка дохлой мыши? Его зовут Зузупа Кандали, перед ним трепещут все торговцы опиумом. Ну, пойдёмте. Отвезу вас в гостиницу. И не забудьте: завтра у меня на вилле банкет в вашу честь.

5

До гостиницы я добрался совершенно оглушённый. С трудом стянул одежду. Железное изголовье и изножье кровати выросли, наклонились друг к другу и сомкнулись надо мной. Кровать превратилась в клетку. Моя голова высовывается наружу, шея схвачена медным кольцом. Я не могу ни выбраться, ни втянуть голову внутрь.

Медленно открывается дверь: Уильям. В зубах окурок сигары, остывший пепел висит на паутинке, как последний отблеск солнечного света на сырой верхушке дерева, когда солнце уже закатилось. В руке — серебряный молоток. Из одного Уильяма появляется второй, третий, и вот Уильямы уже заполонили комнату. Одинаковые лица. Одинаковые сигары в зубах, и остывший пепел висит на паутинке. Каждый держит серебряный молоток.