Там, где ночуют звезды - [24]

7

Тонкая-тонкая музыка разрезает мои размышления. Они отрываются от основы и превращаются в мыльные пузыри. Кто-то провёл на мне операцию. Какую-то мелочь удалил, какую-то добавил.

Над головой, так близко, что можно достать рукою, качается на райской ветке птичка размером не больше напёрстка. Даёт такой концерт, что Яша Хейфец мог бы позавидовать. И как в такой малявке уместился страдивариус вместе с маэстро?

На кладбище нельзя получать удовольствие. Пока я восхищаюсь, крошечный музыкант вертит гузкой и вдруг в утешение одаривает меня капелькой помёта…

1970

Улыбка на краю света

1

И тут, наверно, тоже подействовало что-то вроде закона гравитации:

Внезапно меня притянул к себе незнакомый, чужой город. В плане моего кругосветного путешествия этого города не было. Я не знал, как он называется, не знал даже, что такое творение вкраплено где-то в наш земной шар.

Всё произошло так:

Когда самолёт соскользнул с наклонного, косоглазого неба на гладкую столешницу посадочной полосы, чтобы на промежуточной посадке выпустить несколько пассажиров и перед долгим перелётом через океан хлебнуть бензина или ещё чего покрепче — я ни с того ни с сего схватил сумку и, словно в трансе, рванулся к выходу.

Чудом выбрался из высокого, прозрачного аэропорта, где люди копошились, будто мухи, накрытые огромным перевёрнутым стаканом.

Не попрощавшись, я оставил в самолёте попутчицу, прекрасную дочь Бенгалии с мерцающим рубином меж тонких, изящных бровей.

И ещё я оставил в самолёте полдня жизни. Кто знает, вернёт ли мне вечность эту потерю.

Вскакиваю в первое попавшееся такси и говорю китайцу со скуластым, как у мумии, лицом:

— На главную улицу!

Пока мы плыли к главной улице, которой на самом деле нигде нет, как нет нигде главного человека, машину стремительно рассекли два чёрных ножа оплавленного солнцем самолёта, в брюхе у которого задохнулись мои полдня.

На бесконечной, узкой, словно голубоватая вена, главной улице я велел шофёру остановиться у почтамта.

По календарю была весна, но мне казалось: сейчас пятое время года. Четыре сезона, как четыре тележных колеса, соскочили с осей и укатились к чёртовой матери. Остался только пятый: избитая кнутом лошадь.

Цвет сумерек, когда луна принимает у солнца пост над землёй, колыхался в душном воздухе между домами.

Узкая улица была усажена деревьями, выложенные мозаикой из толчёных ракушек тротуары кишели народом. На деревьях висели плоды, похожие на налитых соком птиц.

Я вошёл в почтамт и задумался: послать телеграмму друзьям, что мне пришлось остановиться в таком-то и таком-то городе, или сначала найти гостиницу и подставить голову под холодный водопад?

Нащупал в кармане записную книжку. Страницы переворачиваются сами собой. Краем глаза случайно замечаю фамилию Бук. Уильям Бук. Давно забытое имя. Живёт в этом городе. Бук… Бук… Ну да, вспомнил: год назад, а может, и раньше какой-то Уильям Бук написал мне, что издаёт энциклопедию современной мировой литературы, и попросил прислать краткую автобиографию. Выполнив просьбу, я получил в ответ длинное письмо с благодарностями.

Что ж, испытаю судьбу. Я набрал номер.

Из трубки заструился мягкий, как дым гаванской сигары, голос. Представившись, я ощутил на том конце провода зыбкую улыбку.

— Где вы остановились?

— Пока нигде.

— Откуда же вы звоните? — спросил голос с прямо-таки отеческой заботой.

— С почты. Которая на улице, где тротуар из толчёных ракушек.

— Сейчас приеду. Мои приметы: короткая бородка, во рту сигара, на голове оранжевая шляпа с широкими полями, в руке чёрная трость.

Не прошло и десяти минут, как он дружески похлопал меня по плечу, будто не он описал мне свою внешность, а я ему:

— Уильям Бук. Вы мой гость. В отеле «Гонг» вас ждёт комната.

И вот новенький «кадиллак» качает нас на мягких плюшевых сиденьях, как на ласковых, тёплых волнах.

— Должен вас предупредить, — Уильям Бук протягивает мне сигару длиной в добрую половину трости, — в этом городе, кстати, моём родном, лучше одному по улицам не болтаться. У местных жителей, правда, не у всех, глаза как рентген. Спрячьте кошелёк хоть в слепую кишку — увидят и вытащат. — Улыбка наделась на его лицо, как зыбкая маска.

— Мою слепую кишку давно удалили. — Я улыбаюсь в ответ сквозь тюлевую занавеску сигарного дыма.

— И всё-таки не забывайте, куда вы попали. Повернитесь, посмотрите назад. Видите ту красную машинку? Мои телохранители. Не могу позволить себе роскошь разъезжать без охраны. Я как директор сумасшедшего дома, которого некому заменить, если что.

Мы оба взрываемся громоподобным хохотом. Но тут же наш смех прерывается: мы подъехали к гостинице.

Уильям Бук взял меня под руку:

— Примите душ. Прилягте, отдохните. Попозже заеду за вами, поужинаем вместе.

2

Уильям снова здесь. Совсем другой Уильям. Лицо — ярко-розовое, гладкое, без единой морщинки, как у свежего, только что обряженного покойника.

— Не догадался спросить, как долго вы у нас пробудете. — Он опять берёт меня под руку и ведёт к «кадиллаку». — Но сколько бы вы тут ни оставались, вы мой гость. Я уже распорядился приготовить в вашу честь банкет у меня на вилле — назавтра. С замечательными людьми познакомитесь. Я поговорил с губернатором, он тоже придёт.