Там, где была тишина - [50]
В коренастом человеке рабочие сразу же безошибочным чутьем угадали большого начальника и молча почтительно расступились.
— Федор Николаевич, — закричала Наталья. — Ой, Федор Николаевич!
Если бы не его тонкобровая строгая подруга, Наталья бросилась бы на шею Федору Николаевичу, так обрадовалась она его появлению. Но Тоушан смотрела ей прямо в глаза и, казалось, говорила:
— Да, он очень хороший человек, Ткачев, очень хороший! И он обязательно поможет вам, но все-таки он не ваш, а мой… Только мой!
— Что это у вас? — негромко спросил Ткачев. — Вооруженное восстание?
Послышался смех.
— Вот шумим, товарищ начальник, — выдвинулся вперед Ченцов. — Хвороба одолевает, малярия, значит. И с харчами опять-таки плохо. Думаем на другую стройку переметнуться. А нам расчета не дают, денег, говорят, нету.
— А где Макаров? — спросил Ткачев, присаживаясь на какие-то пустые ящики, стоявшие у конторы.
— Макаров болен, — сказала Наталья. — Малярия. Жар. Бредит. Сейчас я вместо него.
— Ладно, — взглянул на нее Ткачев. И куда только девалась та розовощекая девушка, которая недавно с веселым смехом бегала по коридорам управления! Перед ним стояла худая женщина с изжелта-бледным лицом, с сурово сдвинутыми бровями, так повзрослевшая за эти короткие шесть месяцев.
«Да, нелегко им было здесь», — подумал он и снова спросил:
— А где бухгалтер?
— Я здесь, — тотчас же откликнулся Буженинов. — Я вас слушаю, товарищ начальник дорожного управления.
— Сколько нужно денег для расчета?
— Двадцать восемь тысяч, — без запинки выпалил Буженинов. — Прикажите подать ведомости?
— Не нужно. — Ткачев расстегнул портфель и принялся писать какую-то бумажку.
— Сейчас же заготовьте чеки. Завтра все получат расчет. Есть люди, которые хотят остаться на стройке?
Наталью поразило, что Ткачев не принял никаких мер, чтобы задержать рабочих. Он торопился р а с с ч и т а т ь их. Что бы это значило?
— Бригада Солдатенкова, — ответила она. — Бригада обязалась работать до конца стройки.
Ткачев ничего не сказал и внимательно посмотрел на рабочих.
Во двор конторы въехала грузовая машина. Ткачев поднялся.
— Где завхоз?
— Слушаюсь, товарищ начальник, — руки по швам, замер перед ним Борисенко, старательно выпячивая глаза.
— Принимайте продукты. Здесь рис, баранина. Должно хватить для ужина и завтрака. Пусть товарищи хоть напоследок поедят местное блюдо — туркестанский пилав.
— Для ужина и завтрака? — снова удивилась Наталья.
Что это он задумал? Но спросить не решалась.
Ткачев направился в контору. Войдя, он тихонько присел возле закутанного с головой, трясущегося Макарова.
Иван Петрович, врач с заставы, встал при его появлении и кивнул на больного.
— Климат ему нужно менять. Иначе труба.
— Переменит, — успокоительно произнес Ткачев. — Давно это с ним?
— Вторая неделя. Совсем измучился.
Макаров сбросил с головы одеяло.
— О, — вскрикнул он, — Федор Николаевич!
И его радость была так непосредственна, что Ткачев отвернулся, чтобы скрыть смущение.
— Намучился, небось? — осторожно спросил он у Макарова.
— Было по-всякому, — тихо ответил тот.
— Ну вот, теперь отдохнешь. Я привез приказ о консервации строительства.
ГАЗЕТНОЕ ОБЪЯВЛЕНИЕ
— Лучше бы вы меня убили, Федор Николаевич. Вот так: поставили к стенке и шлепнули, — после минутной паузы произнес Макаров. Покосившись на поставленную перед ним тарелку с двумя чуреками и бутылку молока, попросил:
— Утвердите наш вариант, Федор Николаевич, и к весне будет дорога. Мы уже проделали главную работу, подвели полотно к предгорьям и разобрали завал на пятидесятом пикете.
«Ах, черт! — тут же вспомнил он. — Эта проклятая гора снова обрушилась на пятидесятый пикет. Как же я забыл об этом?»
— Дорогой мой, — мягко сказал Ткачев. — Приказ есть приказ. Эти деньги нужны в другом месте.
— А здесь не нужны?
— И здесь нужны, — уклончиво ответил Ткачев. — И вообще, Макаров, ты плохо осведомлен о наших делах. Есть умники, которые уверяют, что постройка здесь большого комбината не оправдает себя. Вот они-то и мутят воду.
Макаров сразу же вспомнил длинное холеное лицо Сафьянова, его узкие, презрительно сжатые губы.
— Я знаю этих умников. Пришлось увидеть.
— Тем лучше…
— Федор Николаевич, — взмолился Макаров. — Здесь же крупнейшее в стране месторождение серы. Слышите, крупнейшее! И одно из крупнейших в мире! Как же здесь обойтись без дороги? Пожалейте нас, Федор Николаевич!
Ткачев задумался.
— А ну-ка, дай проект.
Он развернул лист и склонился над ним. В комнате все затихли, боясь шевельнуться.
— Тэк-с, тэк-с, — бормотал Ткачев, поглядывая на поперечники. — Этот кусочек прошли. Пикет пятидесятый, в легенде значится завал. Но ты говоришь, завал разобран? Очень хорошо.
Макаров открыл было рот, чтобы сказать правду, но кто-то сильно толкнул его в бедро. Это был Солдатенков. Макаров промолчал.
— Дальше идут выемки и насыпи с незначительными отметками, — продолжал Ткачев. — Тоже очень хорошо. А здесь что на девяносто пятом. Ого, скальные работы.
— Взорвем, — кратко сказал Солдатенков, щуря глаза.
Ткачев быстро взглянул на него и снова припал к бумаге.
— Дальше до сто четвертого чисто. Так, здесь небольшая труба. Монокль?
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.
В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.
«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».