Там, где бежит Сукпай - [28]

— Бросайте нарты! — крикнул он удэгейцам. — Берите оружие!

Мисинга, злобно выругавшись, прицелился в него.

— Собака…

Никамбу упал. Снег около него стал красным, Тогда из-за кустов снова стали стрелять. Канчуга метнулся в сторону. Увидев на противоположном берегу большое корневище, он решил там укрыться. Но не рассчитал.

— Стой! Остановись! — сказал Дзолодо, выходя ему навстречу. Он вскинул берданку, почти упираясь дулом в грудь предателя.

Мисинга Канчуга опешил, заметался, как барсук в норе. Злоба исказила его лицо.

— Стреляй! — крикнул он, скрестив на груди руки.

— Нет, подожди, — сказал Чауна, подходя к нему. — Стрелять пока не будем. Мы еще спросим тебя, как продался разбойникам. Ты еще вернешь нам все, что взял.

— Гдзиу! Гдзиу! — звенели пули вдоль реки.

Никто не заметил, как Мисинга, стоявший напротив Чауны, вдруг изловчился и прыгнул на него. Нож сверкнул перед глазами Чауны. Но Мисинга не успел воспользоваться своим оружием. Одноглазый Вакумбу, внимательно следивший из-за кустов, прицелился в него и выстрелил.

— Так будет лучше.

До половины дня гремел бой. Вдоль реки поднимались столбики дыма. Ветер нес их над косматыми вершинами деревьев. Собаки, стояли, насторожив уши. Пахло пороховым дымом. Когда все стихло, люди стали выходить из лесу, на реку, где стояли опустевшие нарты. Через несколько минут нарты были повернуты в обратную сторону, и собаки весело помчались домой. Перед тем, как положить копье, Гольду вытер его полой своего мокчо. Он уже успел вывернуть одежду на правую сторону. Лицо его сияло.

— Вот так будет всегда. Если люди становятся хуже зверя, их надо убивать. Теперь японцы не дойдут до перевала. Они хотели, чтобы я — Гольду Кимонко — указал им дорогу на Бикин. Это Мисинга Канчуга привел их сюда. Пусть он в загробном мире не найдет себе ни весла, ни оморочки.

На реке остались мертвые тела. Они были видны до тех пор, пока мы не скрылись за поворотом. Оглянувшись в последний раз, я увидел, как желтели шубы на снегу. Громко крича над мертвыми, уже кружились вороны, В стойбище Танду на радостях охотники устроили праздник. Женщины приготовили обед, созвали всех в одну юрту. Чауна говорил:

— Вот видите, как хорошо! Если бы мы не пошли догонять врагов, они бы наделали много зла. Спасибо русскому человеку!

На другой день мы отправились домой. Подходя к Чукену, охотники открыли стрельбу. Те, кто оставался, и те, кто уходил вниз по Хору, стреляли в воздух, чтобы злой дух покинул леса и горы.

ДЖАНГО

С тех пор, как не стало деда, мы покинули Сукпай. По-сиротски, не зная приюта, искали лучшего места. Ходили на Самаргу. Там под залпы гражданской войны родилась моя мечта о другой жизни. Но у мечты еще вырастали крылья, а жизнь вела меня по глухим таежным тропам. С Самарги мы пришли на Хор. Затерянные в лесах, опять замаячили перед глазами кочевья. Мы переваливали через хребты на Анюй, оттуда снова брали на родину моих дедов. Над хорской долиной сгущались тучи.

После того, как мы избавились от хунхузов, люди решили охотиться. Но берданки износились, копья заржавели. Набивая дробью патроны, отец говорил:

— Придется однако поближе к русским идти. Так трудно жить.

В то время наш берестяной балаган стоял на берегу Хора. Как-то раз к нам зашел Гольду Кимонко. Он жил в стойбище Джанго и оттуда поднимался вверх по Хору охотиться. В знак уважения все ему поклонились. Бабушка достала юколу, поставила перед ним горячий чай. Гольду был уже стар. К его мудрым словам люди всегда прислушивались. Когда-то еще в детстве он ходил на Амур. Ходил вместе с дедом. Амурская волна сердито налетела на их бат и чуть не разбила в щепки. По Амуру плыли на плотах переселенцы. Русская песня разливалась над большой рекой. Гольду помнил еще, как дед продавал им рыбу. На месте, где Уссури встречалась с Амуром, в то время стояло несколько домиков. Теперь старик уже знал, что там город. Пока Бэали[55] строился, Гольду состарился…

— Ты совсем большой стал, парень, — Гольду взял меня за руку, оглядывая снизу вверх. — А ты знаешь, что мы ведь давнишние родственники? Твой дедушка Сангтыга был моим двоюродным братом. Ох, хорошо бил острогой рыбу! Твоя бабушка Дэуринка это знает. Когда ты родился, лютый мороз на дворе стоял. Птицы на лету замерзали. Плохо, когда в такую пору женщина уходит «на промысел», Мы думали, мать — Яроба — не сумеет тебя отогреть. А ты вон какой вырос здоровый, ловкий. Магани! Зря тебя так назвали. Джанси — это ведь бедный значит. Понимаешь, парень? Ты теперь в свои руки бери охотничье дело. Твой отец Бата, старый стал. Быстро на лыжах ходить разучился. Я советую вам сделать так. Переходите в Джанго. Так все время кочевать тоже нельзя. Надо где-то поставить юрту. В Джанго рыбачить можно. Там гуляет кета. Кабаны, медведи близко. Давайте будем по-братски жить.

Так мы переселились в Джанго, где когда-то жили деды Гольду. Джанговская земля хранила древние могилы рода Кимонко. Место здесь было удобное и красивое. В большую воду Хор не трогал охотничьих юрт. Высокая сопка не пускала к нам злые ветры. «Место бедняков», — так называли наше стойбище охотники, проплывавшие мимо.