Там, где бежит Сукпай - [20]

Слепой старик, сидевший рядом с отцом, заметил:

— Давно такое дело говорят. Нгандугу воюют так. Когда людей много, земля их уже не поднимает. Надо кого-то убивать.

Бабушка, молчавшая все время, вступила в разговор. По праву старшей она могла говорить с мужчинами.

— У русских есть толстые книги. По этим книгам они воюют. Если так долго будет, никого в живых не останется…

— Надо дальше в тайгу уходить. Вверх по рекам, — заговорили гости, поднимаясь со своих мест. — Там будет спокойно. Рыбы, зверя найдем больше.

Пока наши сородичи собирались в путь, мы с Кяундзей успели устроить бой на косе. Набрав белых и красных камней, мы разделили их на две шеренги и стали стрелять из лука, стараясь уменьшить строй белых. В конце концов, красные победили. Остатки белых мы швырнули в воду.

Гости погрузились на баты. Как только они взмахнули шестами, тоска сдавила сердце. Кяундзя кричал мне: «Хорошо живи!» Но я стоял на берегу, ничего не видя. Глаза мои заволокло горячим туманом.

Летом мы ходили с отцом на лосиную переправу. В тишине лесов у тихой протоки караулили зверя. Теперь у меня было ружье, которое Ангирча оставил, уходя в загробный мир. Трое суток, почти не сходя с места, мы сидели в кустах, притаившись и ждали, когда подойдет лось. От старицы, заросшей камышом и осокой, поднимались тучи гнуса. Нечем было дышать. Но костер разводить нельзя. Отец не курил. Он ослаб и на третью ночь задремал. Кроме юколы, у нас ничего не было. Я сел в оморочку и тихо, чтобы не слышно было всплеска воды, доехал до кривуна, где темнела коряга. На рассвете лось пришел купаться. Сбежав с сопки, ухнул в воду. Я прицелился, но отец опередил меня. Это было так неожиданно, что я удивился.

— Ты ведь дремал, отец, когда ты успел заметить? — спросил я у него, как только мы вытянули лося из воды.

— О, бата, — засмеялся он, — настоящий охотник видит зверя даже сквозь сон…

Лось был огромный. Больших трудов стоило вытащить его из воды. Все утро мы свежевали его на берегу, а потом перевезли мясо по частям поближе к Хору.

— Вот что, Джанси, — сказал мне отец после того, как мы-опростали полный котел мяса, — я поднимусь на оморочке домой, а ты сиди здесь.

Отец не любил много разговаривать. Он почти никогда не объяснял своих поступков с тех пор, как умер дедушка. Но я знал, что отец должен подняться сейчас к нашему балагану и привести оттуда большой бат. Я ждал его до самого вечера. И не дождался. Пришлось развести костер. Над рекой спускалась тьма. Сквозь шум воды и веселое потрескивание валежника на огне я слышал далекий крик совы, похожий на лай собаки: «Аугу, аугу!» И вдруг где-то совсем близко, три раза протяжно и звонко взревела кабарга. Потом все стихло. Прошло несколько минут, прежде чем кабарга снова меня потревожила. Я уже собирался спать, не в силах бороться с усталостью, как вдруг опять повторилось то же самое, на этот раз так близко, что я подпрыгнул и схватился за оружие. Что такое? К берегу подплывает оморочка. В темноте я еле различаю мужскую фигуру. Отец? Нет! Высокий ростом, стройный, с ножом за поясом, подходит к костру охотник.

— Багдыфи! — говорит он мне, протягивая руку. — Один, что ли, сидишь? А где отец?

Это был Тунсяна, тот самый охотник, который когда-то привез моего отца из тайги с помятыми ребрами. Тунсяна сел рядом со мной около костра. Когда он положил на колени маленький свисток из бересты — манок кабарожий, я понял, что был обманут его звуками. Он ел торопливо и жадно. Хотелось узнать, откуда он сейчас идет и куда, поэтому я спросил его. Тунсяна мог не рассказывать мне, но, как видно, ему наскучило быть одному, и он заговорил со мной так, как будто я один способен был утешить его в страшном горе.

Он жил в небольшом стойбище на реке Келами. Весной его снарядили в путь к Магади-Мафе платить байту[44]. Сто двадцать соболей надо было доставить удэгейскому князю за то, что его помощник — корейский купец Чен — вернулся зимой от кочевников с пустыми руками. Тунсяна отвез байту. А когда пришел в стойбище через месяц, уже не застал никого. Черная оспа опустошила юрты, унесла оттуда все живое.

— Пойду на Самаргу. Там есть брат мой, — сказал с тоской Тунсяна.

Утром он ушел. Я положил ему мяса в котел и долго смотрел вслед удаляющейся оморочке. Перед вечером вся наша семья собралась здесь. На двух батах уместился весь наш убогий скарб, в том числе и корье для нового балагана. Собаки первыми сбежали на берег, почуяв добычу.

— Вот как хорошо получилось, — радуясь удачной охоте и набивая трубку, заговорил отец. — Будем жить здесь.

Кончим все мясо, пойдем дальше.

ЗАРЕВО НАД ЛЕСАМИ

Опять Сукпай! Родная земля моего деда! Когда-то выжженный пожаром лес давно поднял свою голову, опушенную снегами. Так же, как медведи приходят на места своих старых сородичей, мы пришли сюда по тропе, протоптанной стариками.

Сукпай — на Бикин перевал,

Сукпай — на Самаргу перевал,

Сукпай — на океан перевал…

Где-то под сопкой зимует, забравшись в берлогу, медведь, а мы приютились на берегу реки в своей старой юрте. По ночам восточный край неба горит, как железо, раскаленное на огне. Бабушка всему находит свое объяснение: