Там, где бежит Сукпай - [17]

— Мафа хоктони[40]…— Он остановился. Стал копать снег.

Под свежей порошей был виден след медведя. Отпечаток медвежьей ступни такой большой, что в нем поместились обе отцовские ноги. Медведь шагал широко и длинно. От левой лапы до правой — ого, как много места! От передней ноги до задней — в два прыжка не допрыгнешь. Следы как созвездие Большой Медведицы — цзали бангиххиини.

— Хороший, жирный медведь. Видишь, какой глубокий след. Ты вот замечай: когда медведь большой, толстый, он тяжело ступает, лапа уходит глубоко в снег. У тощего медведя слабые отпечатки. А этот хороший, жирный, — еще раз повторил отец.

След повел нас по склону сопки вверх. Медведь ушел туда. Он ведь не боится крутых сопок. Следы на снегу обозначились еще резче.

Уже стемнело, когда мы остановились на косогоре. Я приготовил для постели большой ворох еловых веток. Отец нарубил дров. Развели костер. Поджарили на огне юколу, напились горячего чаю. Перед тем, как лечь спать, отец стал снимать улы.

— Надо разуться. Обязательно надо разуваться. Только босиком не делай ни одного шагу. Когда идешь на медведя, соблюдай все законы.

Мы сидели на еловой подстилке, протянув босые ноги к огню. Вокруг было темно. Пламя костра освещало ближние деревья, запорошенные снегом. Все было тихо. И вдруг какой-то протяжный стон донесся издалека. От страха у меня под рубахой кожа покрылась рыбьими чешуйками.

— Кто это?

— Это сова кричит, передразнивает медведя.

Мы уснули, свернувшись клубком и тесно прижавшись друг к другу. Рано утром позавтракали и снова пошли по следу. В полдень, присаживаясь отдохнуть на валежину отец сказал:

— Садись, бата. Стоять не надо.

Оказывается, когда отдыхаешь, обязательно нужно присесть. Я сел.

— Наш медведь должен скоро ложиться. Я думаю, наверно, где-нибудь здесь берлога. Если найдем его сейчас, не бойся. Делай так, как я. Коли медведя копьем прямо в бок.

Отдохнув, мы поднялись на крутую сопку. Вот ели, поломанные медведем. Как видно, зверь отдыхал, положив под себя еловые ветки. Здесь он искал себе место для берлоги. Там копнул снег, тут отвернул корневище. Куда ни поглядишь — везде его работа.

— Теперь скоро дойдем, — бодрится отец.

Сопка была очень крутая. Приходилось упираться палкой в землю, чтобы не упасть. Иногда я с разбегу хватался за ствол какого-нибудь дерева. Жарко стало. Отец снял помпу — головное покрывало. Шапочка — богдо с беличьим хвостиком на макушке заиндевела. Я взглянул на него сбоку и заметил, как он вдруг изменился. Лицо его стало сосредоточенным. Во всей фигуре появилась настороженность. Казалось, он слышит малейший шорох.

Я не заметил, когда Ломбо исчезла. Впереди послышался лай. Отец остановился, сбросил котомку прямо на снег, снял с плеча ружье, вынул из-за пояса копье и побежал вперед. Я за ним. Около большого кедра мы остановились. Здесь было много зеленых веток на снегу. Медведь ломал их и делал берлогу. Под кедром он выкопал большую яму. Из-за корневища ее не сразу увидишь.

— Постой немножко, — говорит отец. — Медведь в берлоге.

Заслышав собачий лай, медведь подошел к выходу, ударил лапой о край берлоги так, что снег, как пыль, клубами поднялся кверху. Ломбо прыгнула в сторону. И вдруг медведь вывалился из берлоги. Он был похож на выворотень. Черный, огромный, с оскаленной пастью зверь рассердился, что ему помешали. Отец вскинул копье. Изо всей силы метнул его. Копье попало медведю в грудь. Он зарычал. Поднялся на задние лапы. Я всадил свое копье прямо в бок медведю. Он упал. Когда медведь убит, нельзя говорить об этом.

— Ну вот и состарился наш медведь, — виновато заговорил отец. — Спасибо тебе, добрый дух, что помог нам вытащить его из берлоги! Кэсие! Кэсие!

Отец присел отдохнуть. А я зашел в берлогу. Мне хотелось посмотреть, как она устроена. Там было тепло, как в погребе бывает тепло зимой. За одну ночь свежее мясо там могло бы испортиться. Из хвойных веток и травы медведь устроил себе постель. Но не пришлось ему зимовать в этом жилище. Я расхаживал по берлоге. Она выше нашей юрты. Голова моя никак не доставала до потолка.

— Иди сюда! — позвал отец. — Помогай мне!

Мы скатили тушу медведя с сопки вниз до самого ключа. Отец повернул голову медведя на восток. В руке его сверкнул нож.

— Вот, бата, хозяин медведя тот, кто увидел след. Хозяину медведя полагается расстегнуть шубу медведя. — Он ловко вспорол шкуру от подбородка до живота.

— Ого, сколько сала…

— Запасливый был медведь.

Разделывая тушу, отец рассказывал мне про старинные обычаи.

— Голову медведя нельзя давать кушать женщине. Сердце тоже нельзя. Грешно! Голову надо отнести самому старшему, почетному человеку. Можно шаману дать. За это получим хорошую собаку.

Он вынул глаза медведя и поднялся. Рядом стояло дерево. Отец подошел к дереву и там, куда обычно ударяют первые солнечные лучи, пристроил их, сделав на стволе зарубку.

— Это зачем так?

— Пусть он видит, что мы соблюдаем все законы.

Я с трудом развел костер. Клубы дыма весело понеслись сквозь тайгу. Отец в это время уже закончил обделывать тушу медведя. Мы взялись готовить ужин. Когда сварилось мясо и сало, отец отрезал ножом кусочек сала и бросил в огонь.