Там, где бежит Сукпай - [16]

— Мать моего отца! Иди скорее сюда! Соболя убил! — кричу изо всех сил. Бабушка, услышав меня, собрала последние силы, идет, опираясь на палку.

— Вот ты какой! Соболя убил.

Она взяла соболя на руки, рассматривает.

— Кэсие, кэсие! — шепчет. Это значит «спасибо, спасибо». — Спасибо тебе, добрый дух! Теперь мы будем кушать чумизу. Наверно, ты пожалел нас. Наверно, знаешь, как плохо живем. Все время варим суп из костей, пьем одну воду. Теперь чумиза будет. Кэсие, кэсие!

Она повеселела. В обратный путь мы пошли быстрее. Ветер дул нам в спину, подгонял. Перед вечером мы дошли до устья маленькой речки, скрытой густыми тальниками. С кустов слетела стая рябчиков. Они склевывали почки вербы.

— Скоро вечер. Видишь, птицы ужинают.

Как только мы пришли домой, Ломбо залаяла и подбежала ко мне. Ласкаясь, уткнулась мордой в колени. Маленький брат мой Санчи выскочил из юрты, как шарик. Теперь ему было шесть лет. Он был неповоротлив в унтах, в теплом халате. Всклоченные волосы торчали в разные стороны, как щетина.

— Ага[39] пришел! Ага соболя принес! — закричал Санчи, подпрыгивая на одной ноге.

Едва мы вошли в юрту, все стали рассматривать добычу. Я разулся, снял улы и одежду, повесил над костром. Отца не было дома. Он ушел на охоту и еще не вернулся.

— Бата, скорее завертывай голову соболя тряпкой, растаивай над костром, — говорит мать. — А то удачи не будет.

Так всегда делали охотники. Неужели мертвый соболь может услышать запах юрты? Как же узнают другие соболя, что этот попался к нам в руки? Я не понимаю. Но по старым законам делают так, как все.

Санчи сидит на корточках рядом со мной, глаза его полны любопытства.

— Где такого нашел, агэй? — спрашивает он с завистью.

— Далеко, — отвечаю. — Там, где соболь кабаргу убил.

— Разве соболь может кабаргу убить? Она ведь большая, — не верит Санчи. — Как это бывает, агэй?

Я молчу, потому что сам не знаю, как такой маленький зверь может победить кабаргу. Бабушка объясняет:

— Это бывает так. Сначала соболь гоняет кабаргу. Потом догонит, сядет верхом на нее и начинает грызть уши, кусает ее в нос. От боли она бежит, куда попало. Так бегает, бегает, пока не устанет. Соболь все время на спине сидит. Если кабарга упадет, соболь грызет ее и побеждает.

Поздно вечером пришел отец. Реденькая бородка его обледенела. Беличий хвостик на шапке покрылся инеем. С больными ногами ему тяжело теперь бегать на лыжах. Он ничего не принес. Увидев моего соболя, обрадовался.

— Скоро ты настоящим охотником станешь. Ну теперь снимай с соболя шкуру. Осторожно снимай.

По совету отца я снял шкурку, расправил ее на палочки, аккуратно развернув лапки, и подвесил в углу.

— Достань мне, бата, желчь соболя, — попросила бабушка, — будем лекарство делать. Когда глаза болят, желчь хорошо помогает.

Я вынул желчь и отдал ей. Мясо мы съели.

В ту зиму я добыл трех соболей. Однажды во время охоты в верховьях Сукпая к нам подошли два нанайца. Увидев нашу добычу, один из них покосился на отца и сказал:

— Уходите отсюда. Мы будем здесь соболя искать.

— Почему на Амуре не охотитесь? — удивился отец. — Разве там плохая охота?

— Здесь лучше. Не мешайте нам, — настаивали нанайцы.

— Тайга большая. Мест хватит, — возразил отец. Он не любил спорить. — Мы люди одной земли. Зачем ссориться?

— Все равно уходите отсюда. Нас послал Пуга. Если Пуга рассердится — плохо будет.

Я заметил, как помрачнело лицо отца. Он сказал:

— Разве этот старый пес Пуга еще не отправился в загробный мир? Вы служите плохому человеку. Он разбойник. Он украл мою сестру. Он уморил ее с голоду.

Нанайцы молчали. Пока мы разговаривали, они выкурили по трубке и вскинув на плечи берданки отправились вверх по Сукпаю. Всю дорогу отец шел молча. Дома, сбросив котомку и усаживаясь к костру, сказал:

— Однако на Амуре хорошо ценят соболя. Нанайцы повадились сюда. Надо узнать, сколько стоит соболь.

ПЕРВЫЙ МЕДВЕДЬ

Еще одно лето пронеслось над тайгой, отзвенело птичьими песнями, отшумело дождями и смолкло. Усыпанная желтыми листьями земля притаилась под снегом. Опять все вокруг стало бело.

— Теперь пойдем поищем медведя, — говорит отец, собираясь на охоту. — Где твоя котомка?

Уходя, он предупредил мать.

— Смотри, чтобы сор из юрты не выбрасывали. Пока мы охотимся, огонь из юрты не выносите. Нельзя.

Отец привязал копье сбоку, заткнув его за пояс, я тоже просунул свое копье под ремень. Интересно идти по первому снегу. Речка Дзягдыс в горах. Высоко стоят зеленые елй, покрытые снегом. Пни надели круглые белые шапки. На кустах, на высокой траве держится снег. Все приспосабливается к зиме, прячась от холода. Вот пробежал мимо нас белый заяц. Ломбо рванулась следом за ним, но потеряла зайца из виду. Под кедрами много беличьих следов. Они замысловаты, как китайское письмо. Следы колонка идут попарно ямочками: один, другой, третий.

— Ты видишь, бата? — говорит отец. — Солнце наушники надело. Однако мороз будет.

И верно: от солнца по обеим сторонам сияют две полосы, как радуга. Я иду по следу отца. Он шагает широко. Иногда не попадаю в его широкий след. Справа между сопками распадок. В распадке лентой белеет ключ. На стенах крутых скал стоят покосившиеся на бок кедры. Сколько лет они стоят здесь? Наверно, видели много охотников. Я смотрю вверх. Отец — наоборот, согнувшись, глядит вниз.