Такса - [18]

Владимир Алексеевич начинает смущенно, с трудом подбирая слова. Но затем, погружаясь в воспоминания, он начинает говорить свободней. И более увлеченно.

— Она ведь умница. Светлая голова. У меня, знаете ли, немного было настолько одаренных студентов. А выпустил я предостаточно, уж поверьте. Она же моя студентка. То есть, я ее научный руководитель… был. Курсовые, диплом — все это она у меня делала. Работать с ней, учить ее — это одно удовольствие было. Все на лету схватывала. И такая живая, веселая.

Профессор Худяков даже улыбается слегка, вспоминая об этом. Но потом его улыбка блекнет. Видимо, светлая часть его рассказа заканчивается. Он мрачнеет, пальцы его сильнее смыкаются на кофейной чашке. Он хмурится, но продолжает:

— Конечно же, я ей предложил аспирантуру. Она согласилась. Разумеется, поступила, с экзаменами никаких проблем. А потом, осенью… — он досадливо морщится, — сердце у меня прихватило. Сначала. А потом еще и желудок… взбунтовался. В общем, загремел я в больницу. Почти на четыре месяца. Врачи запретили все, что можно. Алкоголь, кофе, сигареты.

Владимир Алексеевич делает глоток кофе. Мрачно смотрит на Олега. И спрашивает его почти сердито:

— Курите?

— Да.

— Угостите сигаретой. Один черт… — и, недоговорив, машет рукой.

Курить они выходят на крыльцо. Олег смотрит, как жадно затягивается профессор Худяков. Отчетливо понимает, что не напрасно врачи ему запретили курить. Но сейчас Олегу все равно. Лишь бы Женин преподаватель рассказал ему то, что так тяжело вспоминать.

Они возвращаются в кафетерий. Олег берет им еще по чашке кофе, без труда отмахнувшись от угрызений совести. Худяков продолжает свой рассказ.

— Она ж не могла оставаться четыре месяца без научного руководителя. Да и перспективы мои были… весьма туманны. И ей дали другого руководителя. Есть у нас такой на кафедре. Доцент Поземин.

Эту фамилию он не произнес — выплюнул. А Олег — сразу сделал стойку. Почувствовал, что это не случайный персонаж. Важный. Очень важный.

— Фат. Позер. Но — любимчик зав. кафедрой. А так — место пустое. Жена у него бизнес какой-то имеет. Чем-то помогала заведующему, Кабанову. Поэтому он и держится на хорошем счету. Тема у него, опять же, перспективная. Только он ее вытянуть не мог. Пока Женя к нему не попала.

Худяков с досады махнул рукой, едва не опрокинув чашку с кофе.

— А уж болтать-то он умеет. Витийствовать. Растекаться мыслью по древу. Да и внешне он… — Владимир Алексеевич делает неопределенный жест рукой, который должен, по его мнению, все сказать собеседнику о наружности доцента Поземина. — Умеет пустить пыль в глаза. Произвести впечатление. Ну и Женечка…

Тут его голос дрогнул. Женькин преподаватель сердито уставился на Олега. Потом — в стену. Потом — снова на Олега. В надежде, что Олег сам догадается. И Олег догадался.

— У них был роман?

Владимир Алексеевич лишь вздохнул.

— Все про них знали. Они особо не афишировали. Но и не скрывали. Разве что поначалу. Зав. кафедрой на это глаза закрывал, тем более, что у Поземина тема сразу двинулась. Появились перспективы, что он все-таки сможет вытянуть докторскую. Женя была… — голос Худяков дрогнул, — счастлива. Я должен был поговорить с ней! Предупредить ее. Но как я мог? Старый хрыч — и говорит с молодой красивой женщиной о ее отношениях с другим мужчиной?! Я не мог. А она была так счастлива. До поры.

Худяков замолчал. Олег видел, как ему тяжело. Худые узловатые пальцы дрожали, когда он достал из кармана носовой платок. Промокнул лоб.

— Может, выйдем, покурим? — спрашивает Олег. В голове при этом мелькает мысль: «Угроблю старика на хрен!».

Сигарета оказывает свое волшебное действие, и профессор решается продолжать.

— Все кончилось, когда его жена узнала. Кто-то их наших кафедральных кумушек напел ей, наверное. Был скандал страшный. Она явилась на кафедру. Орала в кабинете заведующего так, что мы все слышали. Сплетницам — раздолье. Вот уж всю грязь вынесли наружу. Менталитет торговки базарной, что с нее взять. Что за блажь отношения на публике выяснять — не понимаю…

— А Женя? — перебил его Олег. Ему впервые за время рассказа Худякова стало страшно.

— Это промысел Божий, не иначе. Не было ее в тот день. Заболела. Отравилась чем-то. Позвонила, предупредила. Не представляю, что было бы, если бы и она там была… А так… Ну, в общем, пошумела она, жена Поземина, и, видимо, предъявила ему ультиматум. А он же трус. И… бросил он Женечку.

«Ну и слава Богу» — подумал Олег.

— Я поначалу обрадовался, — словно прочел его мысли Владимир Алексеевич. — Не стоил он и мизинца ее, уж простите за банальность. Хотя на Женечку… смотреть было больно. За спиной шушукались. Я не знал, как помочь ей. Но она девочка крепкая. В конце концов, решила, что лучшее лекарство — это работа. И взялась за подготовку к защите кандидатской. Надо было минимум сдавать. Я ей помогал, чем мог. Ее-то научный руководитель шарахался от нее, как черт от ладана. Тут-то все и выяснилось…

Очередная пауза. Владимир Алексеевич снова достает платок. Вытирает лоб. Молчит. Пальцы его сжимаются в кулаки. Разжимаются.

Олег едва сдерживается, чтоб не рявкнуть: «Ну? Что? Не томи!». Остатков выдержки хватает на то, чтобы молчать. И ждать.