Сыщик Путилин - [44]

Путилин говорил невозмутимо-спокойно, уверенно, словно он видел эту страшную картину собственными глазами.

— Кажется, — добавил он, — это именно то, о чем говорил в своей обвинительной речи ваш коллега, Александр Николаевич?

— Да-да… Честное слово, вы поразительно точно и тонко передали базис его обвинения! — воскликнул прокурор.

Путилин поглядел на часы:

— Мы можем ехать, господа.

В камере осужденного

Шаги гулко раздавались в унылом, мрачном, темном и вонючем острожном коридоре. Впереди шел старик надзиратель с ключами в руках, за ним следом Путилин, прокурор и я. Конвойные солдаты замыкали шествие, почтительно отдавая честь представителям прокуратуры и сыска.

— Вот здесь, Иван Дмитриевич… — проговорил прокурор.

— Вы желаете присутствовать при моем разговоре с осужденным? — спросил Путилин.

— Это зависит от вас. Если вы ничего не имеете против этого, то я был бы рад поприсутствовать.

— Пожалуйста.

Надзиратель огромным ключом открыл дверь каземата. Солдаты выстроились у двери. Отвратительный, удушливо-спертый воздух ударил нам в лицо. Пахло знаменитой русской парашей, сыростью… Когда мы вошли, сидевший у стола арестант в испуге вскочил.

— Господи, неужели за мной?.. Уже?.. — вырвался у него испуганный возглас.

Это был высокого роста, хорошо сложенный, почти еще молодой человек. Пятимесячное пребывание в остроге успело наложить свою печать на его нервные, выразительные черты. Страх отразился на его лице.

— Ну вот, Александровский, я исполнил вашу просьбу: я привез к вам господина Путилина. Он стоит перед вами, — проговорил прокурор и, сказав это, указал осужденному на моего гениального друга.

— Поблагодарите его превосходительство за согласие приехать сюда… — добавил прокурор.

На несколько секунд арестант словно замер. Он отступил назад. В его глазах, полных муки, страдания, засветились огоньки и безумной радости, и вместе с тем испуга. Путилин приблизился к нему, впиваясь в его лицо удивленным взглядом.

— Здравствуйте, бедняга Александровский! Вы выразили желание видеть меня. Я приехал к вам.

Какой-то судорожный вопль вырвался из груди приговоренного к плетям и каторге.

— Ваше… ваше превосходительство! — захлебнулся он в волнении. — Благодарю вас… Спасите меня!

Путилин снял с правой руки перчатку.

— Вы видите эту руку, Александровский? Это — правая рука Путилина, которую он никогда не подавал мерзавцам, посягавшим на чужую собственность, чужую жизнь. Но вам я ее протяну, если… если…

— Что если, ваше превосходительство? — пролепетал заключенный.

— Если вы прямо, честно и откровенно скажете мне, виновны вы или нет. Решайте.

Я с восторгом глядел на моего гениального друга. Как он был высок, красив в этот момент!

— Пожмете мою честную старую руку? — снова прозвучал голос Путилина. — Вы, ремесленник, а теперь каторжник?

Миг — и с рыданиями бросился к ногам Путилина осужденный.

— Не пожать, а поцеловать я ее хочу, ваше превосходительство! Клянусь памятью своей матери, я не виновен!

Лицо Путилина просветлело. Он ласково поднял арестанта с колен и кратко бросил ему:

— Садитесь. Давайте говорить, Александровский.

Послушно, как автомат, сел осужденный на табурет, привинченный к полу.

— Господин судебный следователь допрашивал вас немало. Я поведу с вами допрос несколько иначе… — проговорил Путилин.

Он весь преобразился: голос его звучал резко, повелительно, передо мной стоял мой друг, каким я его знал в моменты его знаменитых, особенных путилинских допросов.

— Вы ясно помните все случившееся в роковое для вас утро?

— Да, — твердо ответил осужденный.

— Подходя двором к подъезду дома, вы видели дворника?

— Нет.

— Войдя в подъезд, вы позвонили?

— Да, но ответа не последовало. Я позвонил еще раз, и тут вдруг мне бросилось в глаза, что дверь полуоткрыта. Я вошел в темную переднюю. Удушливые клубы дыма, пахнувшего керосином, обволокли меня. Я сразу чуть не задохнулся. В испуге выхватил я спички, зажег одну. Дым валил из внутренних помещений квартиры. Тогда я бросился вон, чтобы поднять тревогу, и вот тут-то был схвачен дворником.

— Это я знаю. Скажите, что это были у вас за кольца, которые вы несли закладывать ростовщице?

— Одно толстое, золотое, с аметистом, другое гладкое обручальное. Эти вещи я берег как память о покойной матери. Но нужда заставила меня решиться на их заклад.

— Нужда? Отчего вы стали нуждаться? Вы ведь мастер-серебряник!

Александровский понуро опустил голову:

— Пить я стал в последнее время. Не стали держать на местах.

— А почему вы стали загуливать?

— Горе со мной случилось: с невестой не поладил…

Начальник сыскной полиции пытливо глядел на арестанта.

— Где находились два ваших кольца?

— В кармане.

— В каком, в каком именно кармане?

— В кармане пальто.

— А-а… — тихо пробормотал Путилин. — Скажите, как вас схватил и держал дворник? За руки? За полы пальто? А лучше всего покажите на примере. Вообразите, что я — вы, а вы — дворник. Ну-с!

Осужденный схватил руку Путилина, завел ее назад, за спину, боком навалился всем корпусом на него таким образом, что другая рука Путилина тоже оказалась в плену.

— Он прижал меня к стене подъезда, крича «Стой! Попался!», а потом «Караул! Погром! Воры!»