Великосветские посетители
Как-то в разгаре зимы 18** года, особенно памятной мне по массе трудных дел-розысков, выпавших на голову моего гениального друга И. Д. Путилина, сидели мы с ним в его кабинете и вели задушевную беседу.
Разговор, в котором мы вспоминали удалые и жаркие схватки с только что пойманными мошенниками и страшными злодеями-преступниками, вдруг перешел на масонство, на массу лож тайных обществ.
Путилин оживился.
— Знаешь, доктор, с каждым днем наше высшее петербургское общество всё более и более увлекается масонством, этим иноземным фруктом.
— Помилуй Бог, Иван Дмитриевич, — шутливо заметил я, — уж не собираешься ли ты сам вступить в какую-нибудь ложу масонов?
Путилин рассмеялся.
— Благодарю тебя за столь важное мнение о состоянии моих умственных способностей! Нет, доктор, дело не во мне, а в том, что все эти тайные общества «белых», «красных», «фиолетовых» братьев, с их таинственными ритуалами, с их Великими Жрецами и Великими Магистрами, кажутся мне гораздо опаснее победного шествия скопческого и хлыстовского учений. Эти последние — более явны, и цель их — прямее. Не то — масонские ложи. Ясно, что все эти «белые» и «фиолетовые» братья таят в себе какую-то невысказанную тайну, и, каюсь, меня это сильно интригует.
— Но позволь, Иван Дмитриевич, ведь все эти «братья» у нас, в Петербурге, — представители хорошего общества, набросившиеся просто на эту модную забаву-игрушку с таким же несерьезным, легкомысленным жаром, с каким они вообще набрасываются на всё, что идёт с пленительного Запада, начиная с модных брюк, духов, перчаток и кончая французскими романами.
Путилин задумчиво покачал головой.
— Боюсь, что ты не прав, доктор… Наши «братья» — винтики, поршни и иные части очень сложной масонской машины. Но… кто главная пружина? Где та сила, которая питает и приводит в движение эти винтики, поршни?..
— Учение. Известный культ. Абстрактная теория.
— Не облеченная в плоть и кровь? Не на двух ногах?
— Ну, разумеется, есть более яркие, сильные прозелиты, адепты-фанатики, организующие все эти различные тайные ложи-общества.
Путилин не успел ответить мне, как в кабинет вошел агент и подал визитную карточку.
— «Граф Александр Сергеевич С.» — прочел вполголоса Путилин.
Это была громкая фамилия известного аристократа-богача.
— Попросите графа! — отдал он приказ агенту и пошёл навстречу важному посетителю.
Вошел граф С.
Это был блестящий тип истого аристократа, холодного, надменного и, разумеется, самовлюбленного au bout de ses ongles, до конца своих холеных ногтей, лет сорока пяти-шести.
— Я к вам, любезный господин Путилин, — начал он, небрежно подавая руку моему другу, и вдруг осёкся.
Взгляд его красивых, холодных серых глаз остановился на мне.
— Это, граф, неофициальный, но неизменный и энергичный мой помощник, доктор Z. Если вам угодно было пожаловать ко мне по делу, вы можете не стесняться доктора и говорить так же спокойно и откровенно, как если бы его не было, — невозмутимо проговорил Путилин.
— А-а, — процедил сквозь зубы великолепный экземпляр из породы тех господ, которые верят в преимущество белой кости и голубой крови.
Он слегка кивнул мне головой и, сев в кресло у письменного стола, обратился к Путилину:
— Да, я к вам по делу…
Я весь внимание, ваше сиятельство.
— В сегодняшнюю ночь из моего письменного стола неизвестно каким таинственным образом исчезли восемьдесят тысяч рублей, — начал граф С. — Около часу ночи я приехал из клуба, прошел на свою половину, вернее, в свои три комнаты: кабинет, спальню и умывальную. Графиня ещё не спала. Она пришла ко мне, рассказала, как дивно сегодня пел Тамберлик, и скоро ушла. Я по своей всегдашней привычке запер дверь кабинета на ключ и остался один, впрочем, не совсем один, а с моим верным догом Ральфом. Мне понадобилось письмо. Я открыл ящик письменного стола. Деньги лежали так, как я их положил: четырьмя пачками поверх бумаг. Я пришел в спальню, разделся и скоро заснул. Проснулся я довольно рано, встал и сел за письменный стол, чтобы проглядеть отчёт управляющего одного из моих имений. Открыл ящик стола, и крик удивления вырвался из моей груди. Деньги исчезли. Тщетно я перерыл всё до последней бумажки, денег не было, они пропали.
— Скажите, граф, ваша половина имеет только один вход, именно ту дверь, которую вы заперли на ключ?
— Только одну.
— И в неё ночью никто не мог войти?
— Безусловно, никто. Нужно вам сказать, что мой чуткий дог Ральф охраняет меня превосходно. Если бы кто-нибудь из прислуги или воров попытался бы даже пошевелить ручкой двери, он поднял бы такой громовой лай, что я, конечно, сейчас бы проснулся.
— Где спит ваша собака?
— Как раз в кабинете, на ковре у письменного стола.
— Ваша собака здорова сегодня? Вы ничего не заметили в ней болезненного?
— Абсолютно ничего. Ральф весел и радостен, как всегда.
— А вы не допускаете мысли, что кто-нибудь… ну, хотя бы из вашей прислуги, спрятался с ночи в вашем кабинете или в иных комнатах?
— Нет, не допускаю. Во-первых, дог учуял бы врага, а во-вторых, я после страшного убийства австрийского военного агента при нашем дворе, преступления, раскрытого вами же, господин Путилин, взял себе за правило прежде чем ложиться спать, внимательно осматривать всё, буквально всё в моих комнатах. Я осматриваю драпи, гардины, заглядываю под шкафы, под кровать. Всё это проделал я и вчера.
