Сын Сарбая - [12]

— Ну-ка, ты, возвышенный, — проворчал он. — Чем прыгать да смеяться над отцом, собери-ка лучше хворосту и свяжи вязку. Приедем в аил, на чем будем греть ужин?.. Вот так, вот так, покланяйся земле — может, и вылетит из тебя пустая гордыня…

ГЛАВА II

На яркой зелени горного пастбища привольно пасутся коровы, важно выставив сверкающие под лучами солнца рога. Забравшись на высокий, торчащий из земли камень, стоит, скрестив руки, Дардаке. Он здесь один. Он пастух, настоящий пастух, ответственное лицо. В стаде сорок восемь дойных коров, четырнадцать телочек-двухлеток и один важный белый бык; все они бродят внизу, лениво передвигаются с места на место. Им здесь хорошо — и коровам, и телочкам, и быку. Они спокойны и потому, наверно, кажутся такими важными и величественными. Среди них нет ни тощих, ни больных — здоровое, красивое, упитанное стадо. Тихо и прохладно. Ни мухи, что прожужжит, ни комара, что пропищит. Легкий ветер иногда шевельнет метелки ковыля, напуганная лисой птица вырвется из кустарника и с криком начнет кружить над стадом. Медлительные пчелы и шмели тяжело перелетают с цветка на цветок. Изредка слышно, как прокатится где-то в дальних горах камень. Потрескивают кузнечики, и, прячась в зарослях трав и кустов, сам с собой болтает неугомонный родник.

Хорошо на джайлоо!

Вот только дышится в первые дни трудновато. И ноги быстро устают. А полезешь в гору — сердце начинает яростно стучать. Дардаке заметил это еще в прошлом году. Он ведь не знал тогда, где у него сердце, и не сразу понял, кто так у него в груди стучит с такой силой, будто просится наружу. Стук этот его нисколько не тревожил, не мешал ему, а только забавлял. В этом году, окончив шестой класс, Дардаке узнал, каково внутреннее строение животных: где у коровы ее желудки, и как в них переваривается пища, и о коровьем сердце он узнал, что оно разгоняет по всему телу кровь… Неделю назад, когда отец сказал при нем матери, что председатель колхоза велел ему вернуться в кыштак на помощь строителям нового коровника, а вместо себя оставить пастухом сына, мальчик вспыхнул от гордости. Заметив это, Сарбай сказал, но опять не ему, а матери:

— Вроде он уже большой, но справится ли? Боюсь.

Дардаке кинулся к отцу:

— Можешь устроить мне экзамен! Я все знаю о коровах. Хочешь — нарисую тебе скелет, хочешь — расскажу, как жвачка переходит из желудка в желудок и как трава постепенно превращается в молоко…

Отец раскатисто захохотал:

— Значит, ты изучил скелет коровы? Это волк должен знать, а не пастух.

Дардаке надулся от обиды, но упрямо сказал:

— Пастух должен быть ученым. А ты, папка, наверно, и не слыхал, что у коровы четыре желудка.

И опять отец рассмеялся, но только не так уверенно.

— Когда бай, — сказал он, — приказывал зарезать быка или корову, в награду за труд он мне давал требуху. Только требуху и никогда ничего больше. Лучше скажи мне, мальчик, сколько желудков у волчихи и как у нее коровье мясо превращается в молоко для волчат. Не боишься, что волки нападут на стадо? А что будешь делать, если барс приползет из лесу и прыгнет на теленка? Вдруг джигиты из соседнего колхоза нападут на тебя и отобьют половину стада?

— Ты все вспоминаешь далекое прошлое, — смеясь, сказал мальчик. — Колхозники не отнимают друг у друга скот. Никто на меня нападать не станет. Снежный барс охотится выше и предпочитает диких козлов и архаров. Волки еще есть в горах, но крупного рогатого скота они боятся…

Вдруг мальчик задумался и долго вопросительно смотрел на отца, не решаясь о чем-то спросить.

— Ну, что примолк, а, джигит? — Отец похлопал его по плечу. — Смелей!

— Знаешь… Вот что, папа… Председатель ничего не сказал — будут мне за то, что тебя подменяю, начислять трудодни?

Сарбай недовольно крякнул и почесал в голове. Этот вопрос он не задавал председателю, а следовало задать. Непрактичный человек он, не умел и не любил заглядывать вперед.

— Э! — воскликнул он. — Зачем тебе трудодни? Палочку в ведомости хочешь получить?

Мальчик отвел глаза и долго переминался с ноги на ногу. Он даже взмок от напряжения — так непросто было ответить на вопрос отца.

— Что же ты, а, Дардаке? — Мать мальчика, Салима, подбросила хворосту в огонь и с лукавинкой в глазах смотрела то на мужа, то на сына.

Наконец мальчик решился:

— Хочу, чтобы ты мне сказал, колхозную буду делать работу или только выполнять твою просьбу?

Это был вопрос взрослого, думающего человека. Сарбай должен был признать, что с каждым днем сын его меняется и становится серьезнее.

— Колхозную, колхозную, — сказал он. — Обязательно поговорю о трудоднях с председателем. Половинку палочки тебе будут записывать каждый день.

Салима-апа, не скрывая восторга, бросилась целовать мальчика:

— Умница, умница ты мой!

Дардаке вырвался из ее объятий и убежал.

…И вот теперь он один-одинешенек в зеленой ложбине среди высочайших хребтов. Он стоит на скале, скрестив руки, — командующий коровьего войска, повелитель рыжих, черных и пятнистых жвачных парнокопытных, перерабатывающих траву в молоко. У командующего нет в руках никакого оружия. Ни винтовки, ни сабли. Даже кнута у него нет и хворостиной он не запасся. Здесь, на высоте в три с лишним тысячи метров, на альпийских лугах, ничто не беспокоит животных. Солнечные лучи не так сильно палят, чтобы коровы искали тени, нет тут ни бычьего овода, ни слепня. Другое дело внизу, в предгорьях. Там скот от жары теряет аппетит, лезет в воду, убегает под защиту деревьев. Там кругом посевы — и пшеница и ячмень. Только отвернется пастух — и скотина уже забралась на поля. А то залезет в сад или в огород; не дай бог, теленок проглотит картофелину — может задохнуться. Вот уж хлопот так хлопот! На джайлоо пастух учится спокойствию и созерцательности. Думать и смотреть учится, радоваться жизни в одиночку… Как же так? Чему тут радоваться? Нельзя забывать, какой это труд — быть одному, совсем одному с утра до заката. Бродить понемногу туда-сюда, понемногу петь, иногда кувыркаться. А что еще? Можно к коровам подойти, похлопать одну, другую. Сказать им несколько слов без всякой надежды на ответ.