Сын эрзянский Книга вторая - [36]

Понедельник в Алатыре базарный день, многие туда едут, и дорога хорошо наезжена. Лошадь легко катит большой воз. Степан сидит на дровах, и легкий ветерок морозом пронизывает его насквозь. Поверх пиджака у него отцовский чепан, но все равно это не спасает от холода. Он сидит на возу и не догадается пробежать пешком, — погреться. Он весь ушел в мечту о том, как приедет, как Елена Николаевна обрадуется и будет поить его чаем из большой белой чашки с легким золотым узором. И до Алатыря, может быть, совсем бы окоченел, если бы не случилась беда. На одном из поворотов воз сильно раскатило на сторону, сани перевернулись, и Степан полетел в снег. Пока барахтался в сугробе, путаясь в длинных полах чепана, лошадь с перевернутым хомутом на шее хрипела, билась, а у Степана дрожали закоченевшие пальцы, и он никак не мог отпустить супонь. И натерпелся же он страху!

Но проезжая дорога тем и хороша, что ты на ней не один, всегда попадется встречный или догонит попутный человек. Помогли и Степану — два мордвина, старик и молодой мужик, тоже везли дрова в город на базар. Они и помогли воз поднять, а старик посоветовал:

— Ты, парень, веди лошадь по краю ската, тогда у тебя воз не опрокинется. Видно, редко приходится тебе возить дрова на базар.

— Да я их везу не на базар, — сказал Степан, точно бы в оправдание — на базар бы, мол, вез, так не опрокинулся.

— Все одно, куда бы ни вез! — сурово сказал старый мордвин.

Опять забрался на воз и поехал дальше Степан. И опять скоро замерз, да еще крепче. И только на подъеме в город Степан слез с воза, снял чепан и пошел возле лошади. А ноги уж совсем не гнулись — до того замерзли. Но мало-помалу разогрелся, так что когда свернул на Троицкую набережную, щеки уже горели и сердце радостно заколотилось при виде знакомого домика. Только бы дома была Елена Николаевна!..

Она была дома.

Не успел Степан отворить ворота, как Елена Николаевна выбежала на крыльцо.

— Степан, это ты! Господи, что это ты привез?! Зачем?

— Дрова привез, — сказал Степан. — Печку будешь топить.

Елена Николаевна была все в той же облезлой беличьей шубке и платке, будто она с тех пор, как ушел Степан, и не раздевалась вовсе. И опять Степану стало так жалко ее, что заныло сердце. Он отвернулся и стал развязывать веревки.

— Зачем так много,— сказала Елена Николаевна, слабо улыбаясь.

Но разве это много? Тут и на месяц вряд ли хватит.

Степану хотелось спросить про Колонина, хотя он и сам не знал, чего желал бы услышать: что он совсем плох или что уже поправился. И он не стал спрашивать. Однако и Елена Николаевна ничего не говорила. Может быть, она все понимала своей чуткой душой и щадила Степана?

Между тем он развалил воз и стал таскать дрова в сарай. Елена Николаевна стояла рядом и с едва заметной нежной улыбкой смотрела на работу Степана.

А Степан, воодушевленный этой нежной улыбкой, этим взглядом, который он чувствовал на себе, как луч солнышка, вдруг все сам и нарушил: он спросил, все ли еще в больнице Колонин.

Елена Николаевна вздрогнула, нахмурилась, утвердительно кивнула головой и ушла в дом.

Работать уже не хотелось. Он бросил лошади освободившееся из-под дров сено, сел в сарае на дровосеку и подумал: «Сейчас съест, и поеду домой...» Лошадь хватала губами снег, и он подумал: «Надо напоить...» Но все сидел и не двигался. Потом взгляд его упал на топор. «Нарублю немного дров и поеду...» И стал не спеша рубить дрова, выбирая деревца потолще, а сам все посматривал, не вышла ли Елена Николаевна. Когда она выйдет, он простится с ней и поедет. В самом деле, что она ему, Степану?.. Но вот дверь скрипнула, показалась Елена Николаевна.

— Ну что, Степан, пойди попей чаю, отдохни, ты ведь устал... — А сама смотрела куда-то мимо.

Степан бросил топор.

В доме, таком знакомом и таком уже чужом, далеком, все было по-прежнему и так же холодно.

Елена Николаевна накормила Степана обедом, но, словно предупреждая всякие разговоры, все время уходила из кухни, чем-то там занималась, а потом сказала, что ей надо ненадолго сходить по делам. «Поеду», — подумал Степан.

— А если ты хочешь, — сказала Елена Николаевна, — посиди, отдохни...

— Можно, я затоплю печку?..

— Если не спешишь...

— Куда мне спешить, — сказал Степан. — И воды принесу, да лошадь надо напоить...

— Буду тебе очень признательна, — сказала Елена Николаевна. — Я скоро вернусь.

Но вернулась она не скоро. Степан успел и все тонкие дрова изрубить, и печку протопил, и лошадь напоил, и уже смеркаться стало, а Елена Николаевна все не приходила.

Что было делать Степану? — он ждал.

Наконец под окошками заскрипел снег под легкими быстрыми шагами.

— Ты здесь! — сказала Елена Николаевна, вбегая в комнату и быстро, часто дыша. — Как я рада!.. — Лицо ее разгорелось на холоде, глаза блестели. — Я задержалась и подумала, что ты уехал, а я так стала бояться этого дома, ужас! — Елена Николаевна говорила весело, радостно, и Степан подумал, что она была в больнице и ее любимый Колонин поправляется. Иначе чего ей радоваться? Но он теперь уже не спрашивал о Колонине.

— А тебя дома не потеряют? Не будут беспокоиться?