Сын эрзянский Книга вторая - [38]

— С ней, сыночек, лучше подают. Мне кусочек, а ей два...

— Много насбирали?

— Да где — много. Так. Теперь много не подают.

Там, где дороги расходились, он повернул лошадь на Алтышево. Лошадь нехотя затрусила, кося глазом на Степана — не ошибся ли он. Женщина тоже спросила, разве Степан алтышевский, что едет в их село?

— Я из Баевки, но мне надо заехать в Алтышево, там проживает мой дед по матери.

Женщина отвела от лица платок и внимательно посмотрела на Степана.

— Погоди, ты, чай, не внук Самара Ивана?

— Он самый!

— Вай! А я, парень, хорошо знаю твою мать, Самарину Марию. Мы с ней в девушках хорошими подругами были... Спасибо господу, что дал ей такого славного сына...

Домой Степан приехал далеко за полдень. Марья его встретила ойканьем и айканьем. — С ума сошел ты, Степан, два дня где-то держишь лошадь голодом. Смотри, как у нее впали бока.

— Почему где-то, я же ездил в город.

— За это время можно было дважды съездить.

Она помогла ему убрать лошадь, сама поставила в стойло, бросила большую охапку сена. Подошло и время расспросов — как поживает Иван, как растут ребятишки.

— Ивана я не видел, — сказал Степан.

— Его, знать, не оказалось дома? Что, он и не ночевал? — удивилась Марья.

Степан замялся. Нехорошо, конечно, обманывать мать. Ведь она все равно узнает, куда и кому он отвозил дрова...

— Я не был у Ивана.

— Постой, Степан, чего ты говоришь? Куда же ты ездил и где пробыл целых два дня? Кому отвез дрова?

— Дрова я отвез... Колонину, — сказал Степан. — Ведь я учился у них рисовать, они дали мне краски. Думаешь, краски ничего не стоят? Их так раздают, бесплатно? — И добавил, отводя глаза: — Краски дорогие, за них еще придется воз отвезти. — Степан поднял голову и смело посмотрел на мать. — А ты как думала?

Против этого Марье, конечно, возразить было нечего. Она поджала губы и притихла, однако сердце ее чуяло тут что-то другое. Она спросила:

— Почему же не сказал, что повез дрова не Ивану? Разве так хорошо поступать? — вновь заговорила она.

— Я сказал отцу, кому повезу дрова.

Марья вспыхнула.

— А мне, по-твоему, не нужно говорить? Мне тоже надобно знать, где пропадает по два дня мой сын!

И хотя мать скоро успокоилась и больше не расспрашивала его, Степан чувствовал, что мать относится к нему с недоверием, о чем-то хочет спросить, но не решается. И правда, спросить она не спросила, даже и не заговаривала о городе, но через день сама собралась туда.

— Надо проведать, как там живет Иванова семья, здоровы ли все.

Она собрала небольшой узелок — гостинцы для внуков, и отправилась пешком.

4

Два дня Степан оставался один с маленькими братьями. Сам топил печь, варил еду. Корову доить утром и вечером приходила Назарова Пракся, мать Михала. Без матери Степану не нравилось. Не успеешь взять в руки кисть, как надо идти задать корму скотине. Вернешься в избу — Миша капризничает, есть просит, канючит: «Дай!..» Илька совсем не слушается, с утра до вечера катается на санках, дома не помогает. Портрет Степан рисует по памяти: скучно Ильке сидеть истуканом, когда так хорошо на улице!

Да и короток день, а в сумерках рисовать нельзя. Соберет Степан краски, положит их куда-нибудь повыше, чтобы не достали братья, и усядется у конца стола. Нравится ему сидеть на месте отца. Здесь как-то и сердце успокаивается, и зло рассеивается. Злится он, конечно, все еще на Дёлю. Он еще ни разу не видел ее, но ни на минуту не забывает, что она рядом живет — вон он, дом Назаровых. Утром, когда Пракся приходила доить корову, начала было расхваливать свою сноху: «Уж так она ей полюбилась, так понравилась!.. И все-то она умеет делать, и заботливая, и во всем слушается старших. А уж как любит мужа, что не дождется субботы, когда он придет домой...»

Степан стиснул зубы, чтобы не закричать на Праксю, но вдруг сорвался с лавки и выскочил вон — пусть она рассказывает Ильке и Мише, какая у нее сноха.

Но как он ни злился, а чем дальше, тем все больше хотел увидеть Дёлю, поговорить с ней.

В первый раз Степан увидел Дёлю в сумерках, когда они с Илькой вышли нарубить хвороста. А сенный сарай Назаровых как раз неподалеку. Вот туда и шла Дёля с веревкой — за сеном корове. Она увидела Степана и остановилась точно вкопанная. Степан притворился, что не замечает ее, и яростно махал топором.

— Дрова разучился рубить, не можешь за один мах отрубить такую тонкую веточку! — засмеялся Илька. — Все мимо!..

— Ты помалкивай и встань подальше, — сказал Степан.

На Дёлю по-настоящему он посмотрел лишь тогда, когда она, склонив голову, быстро пошла к сараю — в легком зипуне, в бабъем кокошнике на голове, отчего казалась выше ростом. Она шла быстро и не оглядывалась, длинные полы зипуна разлетались, точно их раздувало ветром. Степан проводил ее взглядом до самых дверей сарая, потом снова принялся за дрова.

Илька прекрасно видел, куда смотрел брат, и сказал:

— Дёля на своей свадьбе мне подарила вышитый платочек!

— Отчего же не рубашку? — сказал Степан.

— Рубашки дарят меньшим братьям мужа. Ведь я не брат Михалу, я твой брат, зачем она будет мне дарить рубашку? — простодушно разъяснил Илька.— Вот если бы она вышла замуж за тебя, тогда она бы обязательно мне подарила рубашку.