Сын эрзянский Книга вторая - [18]

Иван со Степаном переглянулись, вспомнив про прошлогодние сапоги. Иван тронул свой ус и сказал лукаво:

— Ну что ж, надо купить сапоги, это верно. Вот продадим сундуки...

Степан склонил голову. Уши у него горели, кулаки сжимались и наливались дикой, безотчетной силой. Однако Вера тут же переменила разговор, и Степан мало-помалу поостыл. А после обеда привязался Петярка: доделай да доделай ангела!.. И за этим занятием, к которому Степан уже охладел, прошло время до вечера.

Вечером накануне духова дня из Баевки приехали Дмитрий и Марья. Степан, как только услышал скрип телеги под окном, кинулся на улицу. Отец уже заводил во двор лошадь. Мать сидела на телеге, держа на руках какой-то сверток. Оказалось, что это его младший брат.

— Подержи-ка, я слезу, — сказала мать. Красное сморщенное личико сонно чмокало губами.

— Как зовут? — спросил Степан.

— Мишей назвали. Нравится?

Степан пожал плечами.

Мать порывисто обняла его, провела жесткой шершавой ладонью по голове и с прорвавшейся радостью сказала:

— А волосы все не стрижешь...

И у Степана вдруг сдавило в груди: он только сейчас понял, как сильно тосковал по матери, как он ее любит, как ему тяжело было всю зиму не видеть ни ее, ни отца!.. Слезы выступили у него на глазах.

9

Весенняя ярмарка в Алатыре устраивается не на Венце, а версты за две от города, в Духовой роще, на большой поляне возле церкви. Алатырские купцы ставят здесь свои дощатые временные ларьки, брезентовые полога, а крестьяне раскладывают свой товар прямо на земле, на свежей травке.

Так уж ведется, что на этой весенней ярмарке больше всего торгуют обувью, одеждой, разной хозяйственной утварью и игрушками. Из-за Суры возами привозят глиняные горшки, миски, кувшины. Но особое место на ярмарке занимают ряды с разной снедью. Вяленая и копченая рыба навалена кучами, соленая — в кадках, икра тоже продается из кадок. Калачи, крендели и пряники — это самый длинный ряд. Есть тут и что попить — брага, квас, сбитень, всякие наливки и настойки. Даже царев кабак выезжает сюда со своим «зеленым змием». Крестьяне из окрестных деревень и сел ночуют прямо в роще на телегах, так что веселье, гомон и шум здесь с утра до вечера. Молодежь особенно любит эту ярмарку. Точно маковые грядки краснеют головными платками группы эрзянских девушек и молодых женщин. А мордовки любят наряжаться особо: поверх вышитых белых рубах — красные рукава, передники у них сверкают всеми цветами радуги, пулаи звенят от множества блестящих серебряных монет, груди сверкают от снизок бус. Пестротой сарафанов и кофт от них не отстают и русские девушки. Кто побогаче — в шелках, победнее — в сатине, в ситце. На головах платки, в косах ленты. И каждая деревня, каждое село ходит отдельным табуном, а за ними ватагой ребята той же деревни — оберегают своих невест от непрошеных чужих женихов и от городских забияк, которые ходят по ярмарке, как коты.

Очень веселая и разноголосая эта весенняя ярмарка!

Вот сюда-то и поспешало рано по утру семейство Нефедовых — телега их, красуясь великолепными сундуками, прикатила в Духову рощу, когда ярмарка только оживала.

Выгрузив из телеги сундуки и столики, Дмитрий повел лошадь домой. С ним поехал и Петярка, чему Вера и Иван очень были рады. Иван купил стакан подсолнечных семечек и стал возле своего товара, а Степан, сделав несколько кругов вокруг сундуков, вскоре и забыл о них — веселая жизнь ярмарки манила его в самую гущу. Но где она, эта самая интересная середина? Ее нет, она — везде, и в рыбных рядах так же интересно, как и в горшечном. Вот здесь-то, рассматривая горшки и кувшины, он столкнулся с Тылюдиным. Тылюдин был навеселе, глаз его щурился больше обычного, а другой — больше обычного был добр и весел.

— Ты чего здесь бродишь, живописец? — сказал Тылюдин. — Хочешь учеником к гончару?

— Нет, так смотрю, — не сразу ответил Степан.

— Вот это верно, — обрадовался Тылюдин. — Это ты молодец, дело художника — смотреть! Смотри, сын мой, смотри! Вот на тебе за это на карусель! — И, порывшись в кармане, он подал Степану двугривенный. — Держи.

Степан не брал монету. Он даже отвел руки за спину.

— Это еще что такое? — весело заттумел Василий Артемьевич.— Дают — бери, бьют — беги!..

— Не надо мне, — стоял на своем Степан, хотя так было сильно искушение.

— Бери, дурья башка, это тебе за работу, ты хорошо краски тер, молодец.

Степан смутился и взял деньги.

— То-то у меня! Видал, эрзя — тронуть нельзя! — И засмеялся, потрепал Степана по плечу. — Молодец, люблю! Осенью приходи, будем иконы писать. Придешь?

— Ладно, приду, — сказал Степан, и глаза его радостно вспыхнули.

— Ну вот и хорошо. А теперь беги на карусель!..

И тут Степан вовсе забыл о своих сундуках. Иконы писать!.. Кроме того, у него еще никогда не бывало таких денег... Ведь можно купить сколько хочешь пряников: для матери, для Петярки, для Ильки, который остался в Баевке...

Карусель!.. Вот куда сначала он пойдет!

Возле каруселей народу — не пробиться. Визжат шарманки, ухают барабаны. Девушки и парни плотной толпой ждут очереди. Степан, зажав в кулаке монету, пробирается к самой веревке, оградившей карусельный круг. А он летит, летит бесконечной чередой деревянных коней, карет, кресел!.. Вдруг он чувствует, что кто-то дергает его за рубаху. Оглянулся — Дёля! Кудажина Дёля!..