Сын балтийца - [16]

- А что? - нахохлился Георгий Людвигович. - Гамлета объявили буржуем? Он нам не нужен?

- И жалеть нечего! - разошелся Усов-Борисов. - Вы своими гам-летами, как стопудовой гирей, тянете нас назад в бездонный колодец эксплуатации трудового народа.

- Стоп! Стоп! - остановил его Аграновский. - У вас тоже бушуют страсти? Давайте этот спор вынесем на общественный диспут. Суд устроим над Гамлетом. Выберем обвинителя…

- Я готов! - ударил себя в грудь Усов-Борисов. - Я его, приспособленца…

- Годится! - согласился Аграновский. - Еще назначим судей, вызовем свидетелей. И разберемся, нужен нам Гамлет или нет?

- Ну, а лично вы как считаете? - спросила Софья Ильинична, разгрызая грецкий орех.

- Я думаю, Врангелю Гамлета отдавать не стоит, - сказал Аграновский. - Пусть он поработает на всемирную революцию. Да, товарищи, приближается окончательный разгром белогвардейцев. Не сегодня-завтра Крым нами будет взят. Подумайте об этом тоже.

- Мы готовим пьесу по Гюго «Коммунары Парижа», - сказал Усов-Борисов, сбитый с толку тем, что представитель горкома комсомола отказался выбросить Гамлета на помойку истории.

- А что народ будет работать? - спросил деловито толстый барабанщик.

- Будем ремонтировать, значит, приводить в порядок детскую туберкулезную клинику профессора Щелкунова. Сейчас в республике многие дети болеют. Простите, вы хотите пить нарзан?

- Как сказать… - смутился барабанщик. - Лично я хочу, но у нас его в оркестре не уважают.

- Чего в нем хорошего? - сказала «валторна». - Вода да вода… Соленая.

- Простите, темный вы народ! - сказал Аграновский. - Кто сюда приезжал на воды? Князья, разные фифочки - аристократы, те, у кого были миллионы, они заботились о своем здоровье. Не все же были у них дураки. А мы по темноте - вода соленая. Господа тебе и подсовывали сивуху, а сами в Баден-Баден ехали или в Кисловодск. Большая сила в этой воде. И мы отдаем эту силу в руки пролетариата. Клиника Щелкунова - начало. Следом будем строить клиники для вдов красноармейцев, израненных, для всего трудового народа. Еще буржуи из разных стран будут проситься к нам попить нарзана, а мы им кукиш в нос! Самим надо! Так что ходите, все ходите и пейте живую воду.

- А я был в клинике профессора, - не удержался и подал голос Ваня.

- Стоп! Ты Ваня Сидорихин? - засек мальчонку Аграновский.

- Да! Откуда вы знаете?

- Узнаешь… Беги домой! Тебя мать искала. Сейчас даст тебе ремня! А на воскресник приходи, только мать предупреди, чтоб не волновалась.

Полина Гавриловна сидела за столом, раскладывала пасьянс, она всегда брала в руки карты, когда у нее были волнения.

- Мама! - сказал с порога Ваня. - Извини, я нечаянно так поздно.

Мать молчала.

- Мама, я же здесь был, в гостинице, на первом этаже у артистов. Я с режиссером познакомился. Он меня тоже в артисты пригласил. Он сказал, что я буду Гаврошем в пьесе о коммунарах. Я буду играть на балалайке. И петь частушки. Про версальцев…

Мать подняла голову, смешала карты.

- Ты будешь Гаврошем?

- Да…

- И на баррикаде будешь играть на балалайке?

- Да… Балалайка - музыкальный инструмент всемирного пролетариата.

- Это он тебе сказал?

- Да. Усов-Борисов. Тигр. Его так Зуя прозвал.

Мать вдруг откинула голову и начала смеяться. Звонко. Заразительно. Как смеялась давным-давно, когда еще был жив отец. Ванечка растерялся. Он даже забыл, как она смеется.

- Ой, не могу! - схватилась она за грудь. - Ой, уморил. Гаврош на балалайке!

И Ванечка тоже засмеялся.

Они покатывались со смеху. Они обнялись. Они были счастливы в этот момент. Мать и сын - одно целое.

Жаль только, что у Полины Гавриловны больше не было густых русых кос. Она их отрезала. Там… в Семилуках. Теперь у нее прическа была короткой. И в ней много седых волос.

- Что-то не к добру развеселились, - вдруг посерьезнела мать и прижала к себе сына. - Ровно год назад мы готовились отметить вторую годовщину Революции. И нам не дали праздновать. На душе почему-то тревожно. Ты меня в эти дни не покидай. Когда я не вижу тебя… Будь рядом со мной. Очень прошу.

4

Ночью Сидорихины проснулись от шума. Ночи уже стали прохладными. Набросив шаль на плечи, Полина Гавриловна отодвинула фикус, открыла дверь, вышла на балкон.

На булыжной мостовой перед «Бештау» выстраивались заспанные музыканты, артисты сладко зевали. Во главе строя стояла Софья Ильинична в мужской военной форме, в кепке. Левый фланг замыкал Усов-Борисов - он был самым маленьким в агитотряде.

- Инструменты брать? - опросила «флейта».

- Оставить! - скомандовал комендант взвода охраны штаба тыла.

- Куда нас подняли?

- Товарищи, не бузить! - сказал комендант. - Инструмент вам не потребуется. И оружие оставить. Софья Ильинична, у вас есть наган, оставьте его под подушкой.

- Я с ним никогда не расстаюсь после налета Махно на хутор Бочка, - сказала капельмейстер.

- Сегодня оставьте! От греха подальше. Куда ты винтовку взял? Снеси в козлы.

- Почто тревога? - спросил толстый дядя Гриша - «барабан».

- Вас подняли на облаву, - ответил комендант.

- А почему нас? Почему не вас?

- Почему без взвода охраны?

- Почему на облаву без оружия?

- По кочану! - начал сердиться комендант. - Вам девица обрисует. Прошу, товарищ!