Когда Тьерчик умирал,
Врангелю наказывал:
«Да хлеб рабочим не давать,
Сала не показывать!»
Нравится?
- Очень! - растерялся от гениальности друга Ваня.
- Бред собачий! - послышалось от двери. Там стоял сторонник классического направления в искусстве Георгий Людвигович Пффер. - «Слышен звон бубенцов издалека», «Неаполитанский ансамбль тамбовской песни и пляски». Профанация.
- Ты подумай! - опустился рядом с Ванечкой на стул Усов-Борисов. - Он шпионит за нами. Может, стихи Есенина будете за свои выдавать?
- Как Тьер мог наказывать что-нибудь Врангелю? - не обратил внимания на незаслуженный намек потомственный суфлер.
- А очень просто! Карл Маркс когда умер? Вот в этом вся твоя политическая близорукость. Маркс умер когда, а мы его заветы выполняем сейчас. Почему же наследник версальцев белогвардейский генерал Врангель не может выполнять наказы Тьера? Вы не читали в подлиннике «Капитал» Маркса, вы поклонник короля Лира!
- При чем тут «Капитал» и «Король Лир»? - оторопел Георгий Людвигович Пффер.
- Он спрашивает! - захохотал, как Мефистофель, Усов-Борисов.- Что отдал король дочкам? Капитал - замки, поля, подданных… Отдал капитал, значит, отдал власть! А что из этого получилось?
- Ничего хорошего, - уклончиво ответил потомственный суфлер.- По Шекспиру… Но я не могу понять, при чем тут Шекспир?
- Именно при чем! - бушевал режиссер-новатор. - Не тем отдали и не те взяли. Если бы пролетариат в то время сам бы взял власть и капитал в свои мозолистые руки, не ждал бы веками подачек от эксплуататорских классов, мы бы сейчас с вами подобных дискуссий не вели, все было бы давно решено. Из-за таких, как вы, пролетариат и беднейшее
крестьянство даже при опоре на середняков вынуждены были влачить жалкое существование до наших дней. Даже теперь вы никак не можете понять, зачем Гаврош обращается из прошлого в наше сегодня.
Убедить в произвольном толковании истории Усова-Борисова было никак невозможно, да Пффер и не смог бы при всем желании, потому что, кроме пьес и либретто, ничего печатного в руках сроду не держал, ту же «Готтскую программу» изучил лишь до второй страницы, о «Капитале» и заикаться нечего было.
Спорить с Усовым-Борисовым могла лишь скрипачка Софья Ильинична, она же и капельмейстер оркестра, дама пожилая, строгая, обладающая мужским складом ума, потому что в девичьи годы, чтоб прокормить семью, вынуждена была переодеваться в одежду молодого человека и играть на скрипке в одесском варьете.
Зато как она играла! Равного ей скрипача не было не только в Одессе, но, наверное, и в самом Кишиневе.
Оркестр вернулся с развода караула не в строю. Музыкантов называли «инвалидной командой» - они все были нестроевые, преклонного возраста, маршировать для них хотя и было привычно, но и весьма утомительно. Барабанщик, дядя Гриша, страдал одышкой, барабан вместо него носил на спине дурачок Зуя, прижившийся в агитотряде. Дурачком он стал после того, как побывал в застенках белой контрразведки и чудом спасся при расстреле. Он любил носить барабан. Следом вышагивал дядя Гриша и отбивал такты колотушкой.
- Здравствуй, Тигр! - отдал Зуя честь Усову-Борисову. - Когда будем пу-бу-бу?
- Почему он тебя Тигром зовет? - удивился Ваня.
- Меня кличут Игорем, - пояснил Усов-Борисов. - Зуя правильно выговорить не может, вот я и стал Тигром с его легкой руки.
С капельмейстером Софьей Ильиничной пришел молодой парень, весь в коже - кепка кожаная, куртка, на ногах краги, к такому костюму полагался мотоцикл или автомобиль «Рено». Софья Ильинична на его фоне выглядела особенно неказисто - в длинной гимнастерке, в галифе, заправленных в американские бутсы. Волосы у скрипачки были коротко острижены, она курила и говорила басом.
- Прошу любить и жаловать, - сказала Софья Ильинична режиссерам. - Аграновский.
- Вы случайно не авиатор? - поинтересовался Георгий Людвигович.
- Фотограф из столицы, - сказал Усов-Борисов.
- Не угадали, - добродушно улыбнулся парень. - Я инструктор горкома комсомола.
- Нашим дедам еще рановато вступать в комсомол, - сказал Усов-Борисов. - Дядя Гриш, ты как относишься к этому вопросу?
- Я бы вступил, - на полном серьезе ответил барабанщик. - Да вот жена у меня в деревне вряд ли согласится, внуков заставит нянчить.
- Товарищи! - закурила Софья Ильинична. - Вам бы только позубоскалить, а товарищ пришел по серьезному делу. За помощью… Объясните им…
- Скоро третья годовщина Октябрьской революции. В честь ее комсомольцы решили организовать воскресник, - сказал Аграновский. - Без вознаграждения молодежь будет трудиться. Дело новое, непривычное, ве-линий почин был в Москве. Сам товарищ Ленин участвовал в том празднике Труда. Вот я и уполномочен комсомолом пригласить вас внести свою лепту, хотя вы и стародежь. Сыграть веселую польку или вальс, чтоб настроение у людей стало праздничным, лучше, чем раньше на пасху. Вы агитотряд, и мне ли вас, товарищи, агитировать? Нам нужны новые обычаи, новые обряды…
- Новое искусство! - подхватил Усов-Борисов.
- Да! Теперь в театрах другие зрители и у них другие запросы.
- То-то же! - поднял палец над головой Усов-Борисов и гоголем прошелся перед товарищем Пффером.
