Святой Вроцлав - [84]

— Вы, дайте проход! — завопил Михал. — Пройти дайте!

И прежде, чем Томаш понял идею парня, Михал бросился вперед, оттолкнул первого попавшегося мужика, так что тот беспомощно полетел на остальных — блеснули белки, блеснули клыки. Михал схватил Малгосю за мокрое запястье, рванул, совершенно безвольную, та споткнулась на лежавшем на полу теле. Глянула на Михала — не узнала.

— Дай место! — рявкнул он снова.

И до Томаша дошло. Никогда раньше не думал он, что способен убить человека, но разве была сейчас людьми эта банда ангелов с мертвыми глазами? Что они здесь делали? Он выстрелил. На сей раз отдача уже не была для него неожиданностью. Специально он ни в кого не целился, рассчитывая на то, что пуля попросту сделает пролом в людской стене, и потому промахнулся, пуля помчалась, ударилась где-то в стену, кто-то сзади упал — быть может, выстрел все же оказался прицельным? Он выстрелил снова. Мужчина словно с журнальных страниц, с торсом-треугольником, получил пулю в живот, скорчился, упал и пополз к Томашу. Блин, но ведь он должен умереть. Томаш снова выстрелил.

Малгося не сопротивлялась, зато упыри сгрудились вокруг Михала. Он еще видел дорогу, даже ударил ножом в первую протянувшуюся к себе руку, но тут кто-то рванул его за плечо. Томаш поглядел на напарника с тревогой, успеет ли? Вроде бы и должен, но люди толпились на лестнице, тело к телу. Уже трое подстреленных ползло по полу, бездарно, но быстро. Один почти что достал щиколотку дантиста. Тот выстрелил в толпу в пятый раз, целясь в самый центр ближнего к нему лба. Ствол дернуло вверх, пуля пошла над целью, прозвучал отзвук удара, что-то свистнуло над ухом. Ранило Михала.

Тот дернулся, под ребром тут же начало расширяться кровавое пятно. Парень упал, но Малгоси не отпустил, та полетела за ним, развернувшись во время падения. Их лица очутились друг напротив друга. От Малгоси несло могилой. Михал лишь простонал, наверняка хотел попросить у любимой помощи, только Малгося не слышала уже ничего, кроме Святого Вроцлава. Она укусила парня за щеку, сильно, потом рванула, вырывая кусок плоти.

Томаш бросился к напарнику. Не успел. Упыри уже наползли на Михала, кусая, дергая, вонзая когти в тело. Тот вопил. В мгновение ока у него не осталось лица, ему оторвали уши, распахали кожу на ладонях и коленях, содрали одежду вместе с мясом; парень только слабо дергался. Последнее, что запомнил Томаш, это был глаз цвета шляпки гриба-масленка, выпученный в страхе за собственную жизнь.

Михал замолк, полностью исчез под телами вампиров. Путь к отступлению для Томаша был отрезан. Он боялся стрелять — остался всего один патрон. Сноп света дергался на лицах преследователей, и все они показались ему копию одного, жаждущего крови. Голодные глаза, клыки, к нему уже тянулись руки. Михал лежал, не двигаясь, узнать его теперь было невозможно; Малгося пальцами вытягивала его внутренности. Вот и конец, подумал Томаш, даже без страха за самого себя, пораженный лишь самим существованием силы, которая так преобразила его дочь. Еще мгновение, всего лишь кусочек жизни — и он не сможет их разбросать, ведь не прыгнет же над головами. Даже до окна не доберется. Томаш сунул ствол пистолета в рот, но не выстрелил.

Оружие он отбросил, влепил ближайшему преследователю тяжелым фонариком по голове. Свободной рукой толкнул безвольное тело в толпу, повернулся, метнулся в сторону шахты лифта, сделал еще вдох и — так лучше — рыбкой нырнул в темноту.

* * *

Эва Хартман возвратилась домой, на сей раз — по правде, она это видела так, что с того дня, как ее выперли с работы, здесь бывала как бы понарошку. Я четко видел, как она приходит, и как она не распознает ничего своего, ее комната была комнатой ребенка, которого никогда не существовало, потому что сама она о нем позабыла. Но теперь она была, большая и спокойная, Эва и не думала, что может так.

Она закрыла за собой дверь и зажгла свет, бросила рюкзак на пол и начала раздеваться: блузка, штаны, бюстгальтер оказывались в углу комнаты. Совершенно голая, Эва встала перед зеркалом, глубоко вздохнула, и ее тело отозвалось. Оно было одним громадным воспоминанием, на животе отпечатались события в парке, на плечах остались следы визитов у Несчастных, между грудей гнездился знак Адама.

Она уже не казалась себе уродливой. Она коснулась себя, нежно, только лишь затем, чтобы проверить, что Адам был прав. Это происходит на самом деле. Эва распахнула окно, ее обдуло холодом, она еще раз вернулась к зеркалу — ничего не изменилось. И замечательно. Эва набросила халат, нашла бутылку вина и штопор. Бокала у нее не было, так что налила в чашку. Все должно быть приготовлено тип-топ, подумала она.

Итак, пепельница на подоконнике, чашка, и еще коврик, который разложила, чтобы не мерз зад. Вспрыгнула ловко, несмотря на весь свой вес, оперлась спиной о раму окна, колени были уже под подбородком. Она вытащила сигарету и закурила. Дым был, как никогда, приятным.

— Все это происходит взаправду, — сказал Адам у нее в голове.

Ну да, происходит. Эва поглядела на Вроцлав — по виадуку мчался поезд, было настолько темно, что девушка и не знала: то ли небо над горизонтом такое темное, то ли она видит Святой Вроцлав. Раздавался страшный шум, такой иногда она слышала после футбольного матча, когда счастливые болельщики маршировали через город: песни, вопли. Внизу куда-то мчались люди, чуть ли не вслепую, и каждый что-то тащил, то чемодан, то переполненный чрезмерно рюкзак, все они сталкивались друг с другом. Какой-то мужик выскочил из поезда, со всей дури ударился головой о мостовую, умер. И ничего. Какие-то дети бежали, ничего не видя, ничего не слыша. Вроцлав сошел с ума.